Сибирские огни, 1964, №4

...Недавно кто-то из рядовых провинился перед фашистами. ...Парень был высок ростом, широкоплеч, с русой копной спутавшихся, не­ стриженых волос. Его вывели за ворота, а нас всех построили лицом к ограде. Узника положили животом на бочку, а руки затолкали внутрь этой бочки, так, что вытащить он их не мог. На ноги, которые оказались на земле, уселись два здоровенных солдата, третий держал, зажав коленями, голову. Обер-палач, ко­ мендант лагеря Шопа, которого мы называем другим, более звучным именем, начал хлестать плетью свою жертву. Солдат молчал. Шопа, наверное, устал, прекратил экзекуцию, приказал узнику встать. Когда тот поднялся, из-за пазухи посыпались очистки и гнилая картошка. Парень, не обращая ни на кого внимания, стал подбирать все это и снова засовывать за пазуху. Шопа и другие фашисты до слез хохотали, а у многих из нас на глаза навертывались слезы... Сначала мне казалось, что этот солдат сошел с ума. Но я глубоко ошибал­ ся. Обхватив руками живот, чтобы не растерять свою драгоценную добычу, уз­ ник прошел перед строем и стал на свое место в одной из шеренг. Да, человек был жив, и он всеми силами старался сохранить жизнь. Для чего она ему нужна в этих условиях? Чтобы мучиться, унижаться перед фашистами? Нет, не для то­ го. На лице узника, когда он проходил мимо нас, не было ни покорности, ни страха, только дикая злоба и жажда мести. И я еще раз убедился, что наши со­ ветские люди борются до тех пор, пока живы. Уверен, что если этому русскому парню удастся вырваться отсюда, он сумеет постоять за себя, за родную землю, как во все века стояли за нее наши отцы, деды и прадеды...» Ночи стали заметно убывать. По утрам до слуха заключенных доносились весенние песни глухарей. Синеватым казался снег на полях. Потом он почернел, превратился в кашицу. Все выше и выше поднималось солнце, пригревая изму­ ченных людей. Они теперь выбирались из землянок погреться под его лучами. Скоро начали перекрашиваться деревья и луга. На березах появились клей­ кие листочки, зацвели ели и сосны. Снова послышался над лагерем крик жу­ равлей. Птицы летели теперь на север. Ожил, окончательно оправился после жестокого истязания Иван Фенота. Он иногда даже пробовал петь. Голос у Феноты был красивый. — Храбришься,— говорил Феноте Бакланов.— Так и надо: кости да кожа остались, зато душа цела! — И умирать буду с песней! — совершенно серьезно отвечал Фенота. Наступил май 1942 года. Как-то, сразу же после завтрака, всех узников вы­ строили на территории лагеря. Было их теперь не больше трети по сравнению с осенью. По ту сторону колючей проволоки стояли солдаты. —т Что-то замышляют фашисты, — предположил Бакланов. — На работу куда-нибудь, должно, поведут,— отмахнулся Аркадий. — А зачем же собаки? Раньше без них обходились. В воротах, как всегда, быстро появился комендант. Свита его на этот раз была многочисленнее обычной. Фельдфебель отдал команду разъединить ряды. Он ходил между шеренгами и присматривался к людям. Тем, внешний вид ко­ торых говорил, что они доживают последние дни, комендант приказывал выйти из строя. Больных и заморенных голодом выстроили отдельно, пересчитали и при­ казали разойтись по землянкам. Широко растворились лагерные ворота. Солдаты, стоявшие по ту сторону проволочного заграждения, взяли оружие на изготовку. Собаки заюлили у ног хозяев. Узников, более или менее крепко державшихся на ногах, повели в сторону железнодорожной станции...