Сибирские огни, 1964, №4
Миновали село. Началось редколесье. Справа и слева стояли белобокие березки, изредка роняя желтые листья. Красным пламенем полыхали осины. Дальше начинался густой лес. Неповторимо хороша была эта ранняя осень — с побуревшими травами, с раскрашенными золотом и киноварью листьями... Внезапно послышались выстрелы, Бакланов повернул голову и увидел не вдалеке двух убегающих пленных. В одном из них он сразу признал Андрея Быкова. Беглецы поднимались на взгорок, направляясь к лесу. Они были уже метрах в ста пятидесяти от колонны. Фашисты яростно строчили из автоматов. Андрей взмахнул руками, повалился на спину. Его товарищ продолжал бе жать. Но вскоре упал и он. Приподнялся, пытаясь ползти. Охранники отвязали собак. Огромные натренированные псы рванулись вперед, налетели на упавших и начали рвать их. Бакланов отвернулся. Горло душили спазмы, на глаза навернулись слезы бессильной ярости. ...Позади остались многие белорусские города. В них пленников не заводи ли. Обошли стороной Вилейку, Молодечно. Через два дня после гибели Андрея Бакланову довелось проходить знако мой дорогой. Он сразу узнал эти места. Вон там, справа от большака, в моло дом березняке стояли пушки его второго дивизиона. Здесь он принял боевое крещение. А в той низинке горели фашистские танки... Город Лида остался справа. С дороги лишь виднелись остовы разрушен ных, сожженных домов. В Гродно колонну пленников сначала остановили на окраине, потом прове ли мимо каких-то двухэтажных казарм и загнали в обнесенные колючей прово локой конюшни. Здесь пробыли более недели... И снова бесконечная дорога. Через четыре дня остались позади последние советские города и села. Пересекли государственную границу СССР с Польшей. Почти не изменился пейзаж. Такие же, как и в Западной Белоруссии, деревни и хутора с крытыми соломой избами, одевающиеся в осенние наряды рощи, опустевшие поля. А узники все брели и брели, оставляя на дороге умерших товарищей... 6 Концлагерь располагался на голом месте. Огромная территория, обнесен* ная несколькими рядами колючей проволоки, напоминала летний загон для скота: никаких строений, только над оградой деревянные сторожевые вышки, с которых зловеще глядели внутрь лагеря тупые дула спаренных пулеметов, да за забором небольшой барак, где помещалась охрана. Неподалеку виднелся не большой польский городок Сувалки, с другой стороны, примерно в километре от лагеря, зеленел молодой сосновый бор. Туда с утра до вечера три парокон ных подводы возили трупы узников, умерших от голода, ран, болезней, убитык эсэсовцами. В громадной клетке из колючей проволоки бурлила, волновалась грязная, голодная масса людей. Над ними — серое осеннее небо с низкими тучами. Судя по всему, этот лагерь был чем-то вроде пересыльного пункта, куда сгонялись военнопленные из более мелких фронтовых лагерей. Здесь их сорти ровали: одних увозили на работы в глубь Германии, других — в тыловые кон центрационные лагери. С каждым днем становилось холоднее. По утрам на утоптанном десятками тысяч ног клочке земли поблескивал белый пушок изморози. Улетали на юг птицы. Косяки скворцов, перепелов, дроздов проносились над лагерем, над далеким сосновым бором и таяли в осеннем мареве. Высоко в небе проплывали журавли. Узники, запрокинув головы, долго глядели вслед птицам. У многих по щекам катились слезы.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2