Сибирские огни, 1964, №4
дут только туда, есть дороги, которые ведут и оттуда. Не болел бы толь ко так дьявольски правый бок... Он не заметил, как дошел до дому, по невысокой сенечной лестнице поднялся на второй этаж . Приятно пахло свежевымытым полом, легкий сквознячок гулял по дощатым сеням. Одолевая последние ступеньки лестницы, Ванеев вдруг почувствовал, как он сильно устал, словно чу гунными сделались ноги. «Фу-ты, стыд какой, — подумалось ему. — И это в двадцать пять лет! Нет, дорогой Анатолий, так не годится». — Проводили? — навстречу шла хозяйка. — Как раз и обед у меня готов. Что это вы такой бледный? Ванеев потер ладонями щеки. — Проводил, Клавдия Гавриловна, проводил. Сейчас они далеко уже, плывут... Он подробно рассказал , какая сутолока была на пристани, как вы глядит каюта, в которой разместились его друзья, как грустно сразу сде лалось на сердце, когда пароход отвалил от причала. Клавдия Гавриловна между тем собрала на стол закуску. — Кушайте, Анатолий Александрович, рыбка хорошая, копченая,— убеждала она, с тревогой оглядывая Ванеева и видя, что тот к столу подсел неохотно, вяло жует сочный нельмовый балык. — Господи, да вовсе нет у вас никакого аппетита! Пельмешки сейчас спущу... И побежала на кухню. Широкая в кости, прямая, осанистая и уди вительно легкая. Ванеев залюбовался ею. Клавдия Гавриловна вообще была кумиром всех своих временных постояльцев, все знали, что даже самой малой доли хозяйской выгоды от забот своих о заезжих людях она не имеем, ладно, если еще сводит концы с.концами. — Анатолий Александрович, вас, может, мучает дума о Турухан- 'ск е ? Опять же, о тюрьме этой проклятой? — ласково говорила она, воз- вратясь и накладывая в тарелку Ванееву дымящиеся пельмени. — Так вы не бойтесь Туруханска. Одно, что даль и глушь очень большая, да по здоровью не знаю как это вам, а люди ведь и там живут хорошие. Н а род и?,гам трудовой. А что в тюрьму вас здесь сажаю т — так подло это, очень подло. — Она нахмурилась, пощипала нижнюю губу. — Владимир Ильич страсть как негодовал. Еще когда на вокзал с Глебом встречать вас ходили, а полицейские шашками, шашками от вагона вашего их ото гнали. Пришел, от гнева дрожит: «Трусы, ничтожные, боятся чего? Нет, господа душители, все, все слова будут сказаны , через любые решетки, через сабельный строй!» И сразу же отбил в Петербург телеграмму. А тут снова, с этой новой подлостью, что в Туруханск вас отправляют и в тюрьму сейчас. Вы, может, даже сами не знаете, как опять Владимир Ильич волновался: «Анатолий должен быть с нами!» Правду сказать , за двадцать шесть лет много хорошего народу у меня перебывало, а т а кого, как' Владимир Ильич, не запомню. Огонь человек! Светлый. Нико гда о себе, все о других. Вы друзья с ним давние? — Да как вам сказать , Клавдия Гавриловна, по нашему счету — очень давние. Четвертый год. Из этого времени — полтора года за ре шетками. В одну ночь, только на разных квартирах, и арестовали нас. Вот и в Сибирь вместе попали. Про Туруханск вы мне, Клавдия Гаври ловна, говорите утешительные слова. Буду там не без людей, знаю. И знаю тоже: буду без Владимира, без Глеба, без Старкова. А дело у нас у всех одно, общее. Когда мы все вместе, мы бы во сто крат больше сделали. — Потому и разбивают так, всех порознь, — вздохнула Клавдия Гавриловна. — Власти это тоже понимают. Д а кушайте, пожалуйста,
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2