Сибирские огни, 1964, №3

—- Да потому, дорогая, что ко мне обычно адресуются, чтобы... Так в чем дело? — Вот и не угадали, — я хочу проконсультироваться у вас. Сказала и увидела: он весь как бы засветился. Анна рассказала все о Захарове. Ей нравилось, что Григорий Наумо­ вич не спешил с выводами. Молчал. Обдумывал, прикрыв глаза рукой. — Как его лечить? Вполне с вами солидарен. Ему нужен покой. Ти­ шина. Убрать все раздражители. Почему даже хроникам, которые начи­ нены антибиотиками, помогает санаторий? — Режим. —- Это. И отсутствие негативных раздражителей. Человек выключа­ ется. Никаких забот. Никаких обязанностей. Полный покой для централь­ ной нервной системы. Мы частенько о Павлове вспоминаем в докладах и на конференциях. И забываем о нем в повседневной врачебной работе. Дети и молодежь не любят тишины. Тишина необходима больным и стари­ кам. А как же мы угнетаем нашу психику этой немыслимой какофонией. Здесь, на курортах... Анна знала — Вагнер сел на своего любимого конька, — и поспеши­ ла спросить: — Я не опрометчиво поступила, разрешив ему работать? — Думаю, что нет. Для того, кто жизнь провел праздно, труд в тя­ гость. А для таких, как он или как... Между прочим, знаете, какая у меня самая сокровенная мечта? Умереть в белом халате, — он печально ус­ мехнулся. — Терпеть не могу, когда со смертью заигрывают, —- Анна нарочитой резкостью попыталась прикрыть охватившую ее жалость. Она-то знала, как недолго ему осталось жить. — Кстати, я и не собираюсь умирать. Особенно теперь, когда вы приехали... Она не ожидала этого полупризнания и смущенно пробормотала: — При чем тут я? — При чем? Посижу у вас с ребятами вечерок и уже не чувствую се­ бя таким одичалым старым псом... Ну, впрочем, довольно лирических от­ ступлений, — оборвал себя Вагнер. — У вас есть снимок Захарова? Он долго разглядывал снимок, морщась и качая головой. — Я спрашиваю вас: чем дышит этот человек? Какая все-таки великолепная жизнеустой- чивость! Знаете, он своей жизнеустойчивостыо напоминает мне одно дере­ во здесь, у нас. — Знаю .— дуб. Дерево, так восхищавшее не только Вагнера и Анну, росло у дороги- аллеи. Ветры и время обломали его крону, оставив две ветви-руки, в моль­ бе и отчаянии простертые к небу. В середине огромного, в три обхвата, ствола — серый окаменевший цемент. Железные обручи опоясывают его ствол, предохраняя от погибели. Человек не позволил умереть дубу. И благодарное дерево каждую весну, набирая глубокими корнями живи­ тельные соки, совершает великое таинство рождения. Долгим южным ле­ том гемно-зеленые крупные листья, тихо шелестя, рассказывают свою мудрую стариковскую сказку плакучей иве, что склонилась перед величи­ ем могучего ветерана. — Когда я прохожу мимо дуба, — после длительного молчания заго­ ворил Вагнер, — я радуюсь — жив старик! Со мной такая же история, как, помните,’в рассказе Генри — художник рисует за стеклом лист дере­ ва. Иногда мне кажется — если дубу не устоять, то и мне конец! __ Господи, что за мистика! Вот уж от вас не ожидала! — Чудно! Ужасно скучно, когда мы заранее знаем, что человек ска­ жет.