Сибирские огни, 1964, №3
на север, сделаем моим кабинетом, а в ту, что на юг, переведите Семена Николаевича Захарова. — Собственно, что мы этим выигрываем? От перемены мест слагае мых сумма не меняется. — Выигрываем две койки, и их завтра сюда добавим. — Вы плохо знаете Мазуревича. Он еще две недели будет тянуть. Не стоит, пока не получим кровати, затевать перетасовку. — Мария Николаевна, я прошу вас сделать все до пятиминутки. — Хорошо. Мне можно идти? — Да. «Что она за человек? — подумала Анна. — Я ее знаю не боль ше, чем в первый день знакомства. В общем-то исполнительная, но очень уж равнодушная». Оставшись одна, Анна позвонила Вагнеру. — Григорий Наумович, смогли бы вы, возвращаясь домой, зайти ко мне? — С удовольствием, Анна Георгиевна, — старческий голос прозву чал обрадованно. — Вы где? — У себя в корпусе. — Через полчаса буду. Вот уж кто готов помочь каждому! Шестьдесят два года, болен, а на пенсию не уходит. Прекрасный клиницист, прекрасный рентгенолог. Именно с ним следует проконсультироваться, вместе обсудить, как ей лечить Семена Николаевича. Анна не относилась к категории врачей, которые из-за ложной боязни подорвать свой престиж не обращаются за советами к своим коллегам. И если уж консультируют больных, то лишь у профессуры, либо у какой-ни будь знаменитости. На пятом курсе ее любимый профессор во время осмотра больного бросил фразу, позволяющую установить диагноз. Студенты ухватились за диагноз, подсказанный им. Анна, глядя в глаза профессору и покраснев до слез, сказала, что не согласна со всеми. Профессор выслушал ее, ни разу не прервав, а потом с нежностью сказал: — Голубчик, вы будете врачевать, — и 'уж е с негодованием доба вил :— А эти!.. — махнул рукой и вышел из аудитории. Анна помнила своего старого профессора и его первые заповеди: «все подвергать сомнению» и «не вредить». Теперь, когда у нее был почти двадцатилетний опыт, когда даже ученых мужей она поражала точностью диагностики, уже зная, чем болен пациент и как его нужно лечить, — она все же неизменно проверяла себя. Нередко хитрила, прикидывалась, что меньше знает. И радовалась, когда другой врач, горячась, доказывал ее же правоту. — У вас сегодня усталый вид, — заметил Григорий Наумович, со ста риковской медлительностью опускаясь на стул. Под его все еще красивы ми чуть выпуклыми глазами Анна заметила темные круги. Лицо худое, с обтянутыми скулами, бледное до желтизны. — Мне не понравился ваш голос по телефону. Вы чем-то взволнова ны? — спросил он. — Ничуть. — Меня, старика, не обманете. — Григорий Наумович, почему вы всегда мне говорите о своей ста рости? — Неприятно сознавать, что ты так безнадежно стар. Ну вот, теперь и проглянуло солнышко — вы улыбнулись. — И, словно устыдившись, он почти сердито спросил: — Все же, какие у вас неприятности? — Да почему же обязательно неприятности? На бледном лице мелькнула грустная усмешка.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2