Сибирские огни, 1964, №3

говоров соседей по палате о ней. С нетерпением ждала ночи. Проглотила снотворное и заснула тяжелым сном. Мучали какие-то кошмары. То она пробиралась через обледенелый Ленинград, искала среди обломков мужа, то бродила по березовой роще, зная: где-то там, за деревьями, — Юрка. Видела мелькающий знакомый силуэт, бежала к нему, но деревья смыка­ лись, преграждая путь. Потом ей приснилось: она бродит по старинному замку, у колонны стоит Гамлет, она кидается к нему — чужое мертвое лицо; там, у другой колонны, тоже Гамлет, она кидается к нему — нет, и это не Юрка, и это — мертвое лицо. Проснулась с холодным потом на лбу. Не выдержала: встала, накинула халат и тихонько пробралась на чердачную лестничную площадку. Присела на широкий низкий подо­ конник. По черному стеклу текли дождевые слезы. Прижалась горячей ще­ кой к стеклу. Чьи-то тихие шаги заставили ее оглянуться. — Ася, что с вами? — спросила Екатерина Тарасовна, садясь подле нее и беря ее руку в свои. «Что им всем от меня надо», — с досадой подумала она. И вдруг, — как бросаются в холодную воду, очертя голову, — достала из кармана ха­ лата письмо, протянула его. — Прочтите это. Прочтите, — настойчиво повторила она тоном, за ­ ставившим Екатерину Тарасовну подчиниться. Екатерина Тарасовна, не проронив ни слова, вернула письмо, обняла Асю за плечи и прижала к себе. Ощутив щекой мягкое, теплое плечо, Ася беззвучно заплакала . За черными блестящими окнами лил дождь. Тусклая электрическая лампочка освещала лестничную площадку, узкую дверь на чердак и двух молчаливых женщин в больничных халатах, сидящих на подоконнике. Екатерина Тарасовна молча гладила плечо Аси. Снизу раздался голос Идола: — Это еще что за хождение по ночам. Больные, идите спать! Завтра будет доложено вашему врачу. Екатерина Тарасовна поднялась: — Не стоит подводить Римму Дмитриевну* Однажды в больницу явился весь класс. В те пятнадцать минут (больше им не разрешили), пока Ася была с ребятами, все, что ее мучило, отошло куда-то на задний план. Ребята го­ ворили наперебой. Молчал один Ренкевич. — Как ты живешь, Лева? — спросила она. Он покраснел: — Нормально. Вам хоть немного получше? Сразу стало тихо. На нее, как в давние времена, смотрели сорок пар глаз. — О да, конечно! — ощущая всю ненатуральность своего голоса, про­ говорила она. — Вас скоро выпишут? — Люда Шарова оглянулась на ребят. — Нет, это длинная песня. Они о чем-то перешептывались. — В чем дело, ребята? — Левка, ну Левка же! Отдай Асе Владимировне. Ренкевич вытащил из внутреннего кармана пиджака листок бумаги, сложенный вчетверо. Люда Шарова голосом отличной ученицы начала: