Сибирские огни, 1964, №3
Задохнулся?! Откуда-то издалека она услышала показавшийся ей чужим крик: «Не может быть!» -— и в то же мгновенье почувствовала: потолок закрутился, обрушился, что-то тяжелое ударило по голове — потеряв сознание, она упала. — ...Пульс лучше, — услышала Ася'знакомый голос и, открыв глаза, увидела склонившееся над ней лицо Анны Георгиевны, сначала как в ту мане, оно проявлялось подобно негативной пленке. Тут же Варенька со шприцем в руках. — Выпейте-ка это,— беря из рук сестры мензурку с лекарством, про говорила Анна Георгиевна. Ася покорно выпила, откинулась на подушки и, закрыв глаза, про бормотала. — Спать хочется. Страшно неловко: своим обмороком доставила столько хлопот. — Вот и хорошо: поспать вам не мешает, — сказала Анна Георги евна. Тетя Нюра жалостливым голосом заговорила: — Ох, и жаль хорошего человека. Жить бы еще Петровичу да жить. Ася, вздрогнув, открыла глаза. Широкие брови Анны Георгиевны со шлись у переносицы, она тихо проговорила: — Варенька, последите за пульсом, — и вышла. Оглянувшись на дверь, Шурочка спросила: — Варенька, правду говорят, что Анна Георгиевна была против опе рации? — Не знаю. Меня в эти дела не посвящают. — Варенька хмуро смот рела в сторону. Тетя Нюра уныло затянула свое: — Вы-то еще непривычны, а я уж нагляделась на покойников-то. — Не надо об этом, Анна Семеновна. Ну, не надо же! Поговорим лучше о другом, — сказала Екатерина Тарасовна. Но говорить о другом не хотелось. Все тоскливо молчали. Не слышно голосов и из соседней палаты. Асю не покидало ощущение, что все это кошмарный сон, и стоит сде лать над собой усилие — она проснется, и все будет по-прежнему. Она выйдет в коридор, увидит Петровича на диване, а вечером, перед сном, еще долго будет доноситься из-за стены знакомый глуховатый голос. Если бы можно было вернуть вчерашний вечер, она вышла бы к нему и говори ла, говорила бы с ним!.. Перед ужином, прогуливаясь с Людой по скверу, она живо предста вила, как Александр Петрович, стоя у обочины аллеи, дотронувшись нос ком ботинка до травы, сказал: «Она тоже рвется к жизни». Как же он-то, наверное, хотел жить! Эта мысль обожгла, и с захлестнувшей сознание яростью она воскликнула: — За это судить надо! Люда долго понуро молчала. — Если хирургов за смертность на операционном столе судить, никто не возьмется за операцию. Вот я хочу быть хорошим врачом. Но когда такое случается... я чувствую себя в чем-то виноватой и такой беспомощ ной. Я ведь скоро сама начну. Я не боюсь, что скажут: «зарезала» или «залечила», а вот... — она не договорила. Шла, опустив голову, глядя под ноги. — Правда, что Анна Георгиевна была против операции? — Ася, я не имею права рассказывать. Ты понимаешь — никто не должен знать. — Можешь не сомневаться!
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2