Сибирские огни, 1964, №3

места бросил: «А я люблю Шолохова за то, что он не перевоспитывает Григория Мелехова в последних главах». Однажды Женя Романов, друг Левы, во многом подражавший ему, даже в манере говорить, признался, что он не читал Блока и, «откровенно говоря, не видит в этом необходимости». — Как! — с излишней запальчивостью воскликнула она. — Как же вам не стыдно не знать Блока! Очень спокойным тоном, за которым можно преподнести все, что угодно: пренебрежение, иронию, вызов, — Ренкевич сказал: «А почему вы считаете, что в наш век не знать Блока стыдно, а не знать Энштейна не стыдно?» Она увидела улыбки: иронические, доброжелательные и с усилием проговорила, чувствуя, что краснеет: — Да, вы правы, пожалуй... вы правы. Что-то изменилось во взгляде Левы, в нем уже сквозила не ирония, а удивление. Внезапно стало слышно, как за окном где-то проскрежетал трамвай, потом гулко хлопнула входная дверь... ...И вот сейчас они стояли здесь, у окон больницы. Что-то кричали, махали руками, но от волнения Ася не могла разобрать слов. Улыбаясь и покусывая губы, она кивала им. Люся Шарова вытащила из портфеля мел и своим крупным калли­ графическим почерком написала на заборе: «Поправляйтесь! Мы вас ждем!» и, помедлив, приписала: «У Виноградова по истории 5». Самая рассудительная и сдержанная девочка в классе Нина Деева взяла у нее из рук мел. На заборе появилась еще одна надпись: «Мы вас очень любим». У Аси все поплыло перед глазами. Она заставила себя улыбнуться и помахала им рукой. А они что-то кричали — разве разберешь с третьего этажа, да еще когда в окно врывается грохот улицы! Молчал один Лева. Он стоял чуть в стороне, засунув руки в карманы куртки. Нескладный, худой, с длинной тонкой шеей, ушастый и с необык­ новенно яркими синими глазами на горбоносом подвижном лице. Потом он резко повернулся и пошел к воротам ссутулясь, засунув руки глубоко в карманы. Ему кричали вслед: «Левка, Левка, куда ты?» Он не оглянулся: Ребята еще немного покричали и ушли. Ася почувствовала, что у нее пересохло в горле. Залпом выпила ста­ кан воды, села на кровать и только тут'заметила, что все в палате смот­ рят на нее. — Видать, любят вас ученики-то, — сказала тетя Нюра. Зойка всплеснула руками. — И как учителя терпят! У меня золовка учительница. Так верите, плачет от своих учеников. Доведись до меня, я бы им головы поотрывала. Их ни лаской, ни строгостью не прошибешь. То ли дело мои коровушки. Что смеетесь?! Животное, оно ласку понимает. А человек... — Загибаешь ты, Зоенька, — проговорила Екатерина Тарасовна. — Когда с тобой беда случилась, кто тебе на выручку пришел? Твоя Красав ка или Буренка? Нет же. Вылечил-то тебя человек. У Пелагеи Тихоновны в глазах появился лихорадочный блеск. — Уж кто-кто, а вы, наверное, на всяких гадов нагляделись. Сколько их через суд-то прошло. — Нагляделась, Пелагея Тихоновна, вот поэтому-то и могу утвер­ ждать, что хороших людей несравненно больше, чем подлецов. — А страшно, Екатерина Тарасовна, быть судьей?—спросила Зойка.