Сибирские огни, 1964, №3

Старшая сестра, сопровождавшая его, молча ткнула пальцем в угол, где лежала Екатерина Тарасовна. Профессор подошел к ее кровати. Глянул и внезапно преобразился: его лицо из хмурого стало тревожно-виноватым. На какую-то долю секун­ ды тяжелые, набрякшие веки прикрыли глаза. — Екатерина Тарасовна, голубуска, что произосло? — мягко спро­ сил он. Кто-то из больных, кажется, Рита, облегченно передохнул. — Вы понимаете, профессор, — быстро, как в бреду, заговорила Екатерина Тарасовна, — ничего не хочу от нее... Таня... и, вы понимаете,— не могу на носилки... и от нее ничего не хочу принимать... Голос ее, казалось, вот-вот сорвется, но он не сорвался. Зойка, считавшая, и не без основания, себя любимицей профессора, сочла своим долгом вмешаться: — Они не могут. Хоть кто скажет. — Хоросо. Хоросо. Никто вас беспокоить не будет. Ради бога, не рас­ страивайтесь, — профессор положил пухлую руку, покрытую седыми во­ лосками, на сомкнутые пальцы женщины. — Вам здесь сделают. Кому вы доверяете? Согласны, чтобы Анна Георгиевна? Вот и прекрасно. Когда профессор выходил из палаты, стало особенно заметно по опу­ щенным плечам и по тому, как он переступал мелкими шажками, — идет старик. У дверей он замешкался. Никак не мог выйти, тянул дверь к себе, а надо было от себя. Выручила сестра, распахнув дверь и пропустив его. Несколько секунд стояла такая тишина, что было слышно, как хри­ пело в груди у Екатерины Тарасовны. Но Зойка не умела молча переживать, она вскочила и, сделав выра­ зительный жест из трех пальцев, протянула руку по направлению к две­ ри. Энергично покрутив кукишем, с ехидцей бросила: — Ага! Выкусила? Все словно ждали сигнала — засмеялись. Хохотали дружно и долго: вытирая слезы, кашляя, охая. Неулыбчивая Рита рассыпалась тихим смешком. Даже Пелагея Тихоновна, пригнув голову к острым коленям, тряслась от душившего ее смеха. Смеялась со вс^ми и Ася. Только черные блестящие глаза Екатерины Тарасовны были по-преж­ нему печальны. Может быть, одна она и понимала: больные порой смеют­ ся, когда боятся плакать; в больнице грань между смехом и слезами по­ добна тонкому льду, чуть ступишь — и хрустнет, сломается ледок. Глава четвертая Белые мотыльки, плавно кружась, садились на ветки деревьев, на чу­ гунную решетку забора, на крыши домов. Не успев прикоснуться к чему- либо, мотыльки переставали жить, превращаясь в белый мертвый покров. Вот сейчас бы вырваться из палаты, побродить по пухлому снегу... Нель­ зя. Ты — пленница. Поглядывая в окно, Ася писала мужу: «...я не сказала с ней еще ни одного слова, но мне эта женщина нравится. Бывают же такие люди: как будто они делают то, что и все, так же разговаривают, сердятся, тоскуют, но все-таки что-то их отличает от других. Возможно, это «что-то» называ­ ется обаянием. По-моему, дело не только в обаянии, а в том, что эти люди поступают, сообразуясь со своими внутренними убеждениями. Пусть д а ­ же от этого им бывает хуже...». Ася положила ручку и глянула в окно. Все написанное о Екатерине Тарасовне мужу не интересно, потому что... Ей не хотелось додумывать