Сибирские огни, 1964, №3

— Эзен, Апонька-борода, эзен, бабушка Паря, драстуй, большой че­ ловек Аганя! Не гость ли пришел, не весть ли принес?.. И — осекся. Неладное было в избе, будто невидимым облаком беда висела. Друг Апонька сгорбился, будто деревом ушибло, борода спута­ лась, в глазах — тоска, как у раненого марала. — Самоя-друг, беда у нас, Агане плохо!.. И затоптался потерянно, не зная куда девать себя, куда девать беду свою. Бабка Варя подняла на Самою глаза, полные такого невыразимого горя, что у старика перехватило дыхание. Однако, не забыла пригласить раздеваться, гостем быть велела. Как гостем быть, если в доме горе?.. Ше­ потом, будто секрет большой, Самое говорила: — Ночью схватило дитёнка ни с того ни с сего, а че-пошто, не ве­ даю! Головы со стариком терям, кого делать — не знам... Над кроватью склонился Самоя и — отшатнулся: не узнать веселую девочку, белее белых волос Аганино личико. Рот полуоткрыт, сухие губки воздух хватают, схватить не могут. Синие глаза совсем темными стали, не узнают Самою. Куда-то в страшное, никому больше не видное, смотрят... — Аганя, я тебе лыжи принес. Хоро-оший лыжу, бегать надо, пошто кворать-то? Новый год идет, елка несет, бодарком тащит... Улыбаться пробовал Самоя, губы худо слушались, дрожали. Голос пропал совсем. Тихий девочкин стон в сердце ударил, горло' сдавил... ...Только у самого подножья Эрлик-тайги немного опомнился Самоя. Хрипло дыша, как загнанный олень, обругал себя вслух: — Совсем дурной стал! Пошто бежал, силу терял? Торопливый конь подъема не одолеет, торопливая рыба в сеть попадает... Потом долго курил, отдыхал. Уже не думал о том, как решился идти через Чертов перевал — почти на верную гибель. Надо было идти, нельзя не идти. По Ак-су, кружным путем, верст семьдесят до Усть-Ура. Санной дороги нет, наледи, полыньи... На нартах везти, ночевать у костра — по­ мрет девочка. Врача звать, туда-сюда ходить — молодому и то сколько надо дней? Друг Апонька на лыжах вовсе никудышный ходок. Самоя Эр- лик-тайгу знает, ходил два ли, три ли раза. В двадцатые годы провел отряд — чон тот отряд назывался. Все про­ шли, никто не погиб. Банду Чардынь-суки всю побили. Последнюю банду. В этих местах, на Ак-су, отсиживался Чардынь-сука... Во время войны тоже ходил, геологов выручал. Чуть не пропал тогда. Последний раз ходил. Теперь старый стал, не посмел бы пойти — кто тогда выручит девочку-одуванчика? Надо идти. Нельзя не идти. Шибко страшно и шибко надо... ...Коварен хребет Эрлик-тайга. Начинаясь крутым склоном в густой тайге, он заманивал путника в каменный хаос. Недаром верили люди, что сам злой дух Эрлик в недобрую минуту нагромоздил эти грозные скалы, рассек хребты крутыми распадками и ущельями, усыпал склоны каменны­ ми осыпями-курумами. Над щелями-распадками нависали снежные на­ дувы, готовые в любую минуту похоронить смельчака. Многие распадки кончались тупиками, упираясь в отвесные каменные обрывы. То сугробы снега, то голый камень-шихан — ни пешком, ни на лыжах. В одном толь­ ко месте можно было пройти с великой опасностью, да и то в многоснеж­ ную зиму... Здесь-то и сделал вторую остановку дед Самоя. Крутая снежная стена преграждала путь. Тронь ее — может рухнуть, похоронит зажи­ во... Плыл из трубки дымок, неподвижно сидел старик, надо было ду­ мать, шибко хорошо думать. Самое страшное место — нельзя торопить­ ся. Крепко глядеть надо... Глаза цепко и зорко оглядывали каждый выступ, каждую трещину в стене. Ничего не найдя с этой стороны, Самоя повернулся к другой.