Сибирские огни, 1964, №3

Шатый чего-то совсем отказался понимать. Подписал Митына, подписал Витьша-инспектор. Крачнаков подписать не захотел — не умею, сказал. — Хо, не умею! — сердился милиционер. — Прошлый год акт со­ ставляли, в твоем огороде геологи шурф били, тебе за то платить пола­ галось. Тот раз ты шибко умело расписывался! Теперь разучился? Л ад ­ но... И вслух прочитал еще написанное: «От подписи браконьер Крачна­ ков отказался». Теперь дал Самое подписать. Старательно рисовал Самоя свои буквы: «Таскачаков Самоя Ванч» — все написал: места чистого много было на последней бумаге, все ме­ сто занял Самоя. Хотел сосчитать, все ли буквы поставил, — не успел, Митыпа-милиционер бумагу свернул. Однако, какой-то буквы не хва­ тало... Все время молчал кам — злостью подавился. Когда оделись, идти собрались, затычка выскочила. — Продажная душа! — зло, по-русски обругал Урмалай Самою. — Ты без оскорблений! — прикрикнул Токмашев. — А то дополни­ тельно привлеку! Что значит — продажная душа?.. — Пошто привлекать? — совсем миролюбиво отозвался Самоя. — Не надо привлекать, правду сказал кам. Редко правду говорит, однако, сейчас сказал. Невзначай, поди, со злости. Продал я душу, верно, Урма­ лай. Советской власти продал. Давно уж, в двадцатом году, пожалуй. Когда банду Чардынь-суки били, банду Гордея били, когда кама Шатыя к злым духам отправили!.. Шибко выгодно душу продал я. Придачу даи­ вал, правда: дырявый шабыр, рваные обутки, гнилой аил да голодный живот, к спине приросший. Взамен дала советская власть один закон только: человеком Самою Таскачакова считать. Только и всего... Поза­ был, правда, что такое голод. Позабыл, правда, что такое холод. Пре­ мии сколько давали за пушнину, грамоты сколько давали. В сельсове­ те портрет вешали, в газете портрет печатали, Самоину жизнь писали, хвалили больно. Лишнего хвалили, пожалуй: доброго дела не жалеют нынче, доброго слова чего жалеть?.. Потускневшие глаза, как у молодого, у Самой заблестели. Очень гордо говорил Самоя! Когда так говорить научился? Было бы собрание — хлопали бы люди, пожалуй! — ...Теперь старику деньги платят — пензия называется. Ни за что, думал, платят — кам, спасибо, догадался, за душу мою. Эко, душа доро­ гая у Самой, эко, глупый закон русский, а, Урмалай? На самолетах ле­ тал Самоя, верно. Только каму Урмалаю это в диковину ли? Он ведь на злых духах летает! Да вот от вас пошто-то улететь не сумел. Не мотор ли у твоего айны испортился?.. От обиды и злости трясло Урмалая-Шатыя. От жадности трясло еще больше: из-за проклятого старика котомку отобрали. Ни одного недопе- ска не было в котомке, аскыры даже были!.. — Зазнательный стал! — кричал он Самое. — Летчиками дружишь, милисии помогаешь!.. Гостя каталажку суешь, закон тайги поломаешь!.. __ Эдак, эдак! — по-русски же соглашался Самоя, вроде совсем добродушно. Только в узких щелочках век глаза, как острый нож, забле­ стели. Урмалай подумал: так глядит Самоя через мушку ружья на подня­ того медведя. И даже поежился Урмалай... Однако, уходя, храбро и с ожесточением плюнул: — Тьфу на порог твоего дома! — Тьфу на твою кривую тропу! — в долгу не остался Самоя. С минуту старики смешно и сердито плевались. 17 2 . «Сибирские огни» № 3.