Сибирские огни, 1964, №3

разводил костры и костерки, как терпел ненастье, замерзал, охотничал и всегда наблюдал, учился видеть природу, быть внимательным к ней. В рассказах о природе, об охоте, о лю­ дях, одержимых страстью познания зем­ ли, с особенной силой раскрылся писа­ тельский талант Кондратия Урманова. Природа для него — источник величай­ шего наслаждения, а познание ее зага­ док и тайн — огромная, ни с чем не сравнимая радость. Он воспринимает ее удивительно цельно и непосредственно. Он радуется, когда по незначительным признакам зорко подмечает целесообраз­ ное, «умное» в природе — в поведении птиц или в повадках зверей, он печалит­ ся, если обнаруживает в ней какую-либо нелепость, «просчет», способствующий гибели живого, полезного ей же самой. В словах его о природе постоянно слы­ шен негодующий протест против грубого вмешательства нерадивого, равнодушно­ го человека в ее процессы. Кондратий Урманов изображает при­ роду в разном ее состоянии и в разные времена года. Она у него в непрерывном движении и обновлении. Он не признает ее иной, даже если старается запечат­ леть что-то неповторимо прекрасное, от­ крывшееся перед ним. Мне кажется, что и это прекрасное для него прекрасно движением, жизнью, развитием лучших сторон, свойств, особенностей природы. Именно это наблюдает, изучает и воспе­ вает Кондратий Урманов. Он может на­ рисовать картину всемертвящего мороза, ничем не нарушаемую тишину зимнего леса, но тут же обязательно скажет: «А зоркий глаз охотника замечает, что и ле­ са, и степь полны ожидания великого начала, полны скрытых жизненных сил». Его умение видеть, его пейзажное ма­ стерство родилось из этого взгляда на природу как на непрерывный процесс. Я внимательно перечитал все, что на­ писал Кондратий Урманов, и не заметил, чтобы он, рисуя, лишь любовался уви­ денной картиной, он еще и удивлялся «чуду» ее очарования и старался понять взаимную связь явлений природы. Пото­ му, видимо, его рассказы о жизни воды и леса являются не картинками, при­ званными умилять нашу душу, а своеоб­ разным урмановским «открытием мира». Возьмите его книги «Охотничьи зори» или «Времена года», откройте первую страницу, и вы сразу попадаете в урма- новский бор, на урмановское озеро, на урмановский воздух, вы на все начинае­ те глядеть глазами писателя, восхищать­ ся или негодовать, а в конечном счете— познавать богатство и красоту нашего мира. Познание составляет существен­ ную особенность в урмановском восприя­ тии природы. Мы то и дело узнаем новое о птицах и зверях, о рыбах, мы то и де­ ло видим, как пытливо вглядывается Кондратий Урманов в жизнь леса, на­ пример, чтобы понять, что же в нем на самом деле происходит. «Лес полон жизненных тайн, и как же приятно бывает открыть их и пона­ блюдать! — пишет он в одном из своих рассказов . — Пока я Живу в каком-ни­ будь стане, у меня появляется много вся­ ких объектов для наблюдения. Тут я на­ шел гнездо зорянки в расщелине старого пня, там — на ветлах тальника — водя­ ная кры са свила гнездо и родила малень­ ких деток, а там под старой ветошью срубленного дерева — выложенное пу­ хом гнездо чирка или кряквы . И везде яички: синие, белые, пестрые. В тот год мой стан был расположен на кромке Чуманского бора, у горлови­ ны озера Зимник. Это исключительное по красоте место. Бор защищал меня от постоянных юго-западных ветров, а на восток открывались широкие полой. Ма­ ленькие борки среди этого моря воды казались зелеными плавучими острова­ ми. А когда распускались тальники, за ­ цветали полевые цветы, одевалась в бе­ лый наряд, как невеста, черемуха, — век бы, кажется, тут жил!.. Воздух та­ кой, что не надышишься, птичий гомон кругом день и ночь. Озеро Зимник то хмурится и гонит высокие волны, то улыбается под ясными лучами солнца — нет, что ни говорите, братья охотники, Чуманка — лучшее место на Почтовых угодьях!» Кондратий Урманов живет в природе, потому так лиричны его рассказы . И ес­ ли приглядеться к тому, что он пишет, то окажется, что в его произведениях о природе нет ничего особенного — все просто и даже обыденно: озеро Зимник, мой стан, маленькие борки, волны, воз­ дух, солнце... Есть и выражения, пона­ чалу режущие ухо своею чужеродно- стью, вроде «объектов наблюдения». В чем же обаяние урмановской прозы? По­ чему «обычное» у него полно неумираю­ щей поэзии? «Я отвалил сено... и замер: далеко за низменной равниной поднималось яркое большое солнце, и березы, стоявшие рядом у стога, вспыхнули множеством алмазов . Легкий ветерок шевелил ветви, и алмазы искрились живым переливаю­ щимся огнем». Здесь нет слов-образов, от которых мы ахнули бы. Солнце «большое» и «яр­ кое», ветерок «легкий», а если алмазы и «вспыхнули», то как же иначе, коль это алмазы . Но все это поставлено в та­ кой ряд и с такой эмоциональной окра­ шенностью, что мы уже не замечаем этой обычности, мы тоже, как сам писа­ тель, неожиданно замерли перед солнеч­ ной долиной и березами в алмазах , сто­ явшими у стога. Эта непосредственность восприятия в сочетании с большим чув­ ством восхищения и радости, эта зор­ кость писательского взгляда, способного в малом, ежедневно совершающемся от­ крыть значительное и прекрасное, этот постоянный пафос познания природы, в которой мы, многого не замечая , живем,