Сибирские огни, 1964, №3
Как напугали Барасковью К самолетам в тайге кто не привык? Все привыкли. И Барасковья тоже. Летит, гудит,— посмотришь на него, и ничего, пролетит. Люди на них летают, летчиками зовут тех людей. Раньше не верила Барасковья, теперь верить стала — старик сам летал. С другом Колькой Ванычем, лёчиком, которого в тайге выручил, летал. Не упал пошто-то... ...Гостевал потом у них Колька Ваныч. Хо рошо гостевал. Гуляли, медовуху пили. Однако, мало пили: старик Самоя сроду пить не любит, Колька Ваныч молодой, пошто пить не любит? Одна Барасковья пила — медовуху жалко. Зря, что ли, Самоин друг, старик-пасечник Апонька Пилич, целый туес привез? Только и Барасковья пила мало — тоже не шибко ара- ковать привыкла. Без гулянки какое веселье? Однако, скучно не было. Весело было, гость больно веселый человек был. Когда хохотать захочет — дернет головой назад, смешно, ровно конь, потом густо захо хочет. Так хорошо хохочет — Самоя не удержится, смеется, Барасковья не удержится, смеется. Совсем ладный парень лечик Колька Ваныч, здоровый, красивый. Пошто не женится только? Поди, девки боятся в небо замуж лезть. Рус ские девки и те боятся... Старику Колька Ваныч ружье подарил. Шибко хорошее, два ружья вместе, даже стрелять жалко. Барасковье платье новое подарил. Шибко хорошее, носить жалко. Нет, ничего, Колька Ваныч славный человек, деду Самое большой друг. Сроду хорошие люди любят Самою. Давно не боится Барасковья самолетов. Чего бояться — хорошие люди летают. Смелые. Самоя летал, а кто смолоду смелей его был? Не было по тайге никого смелее. Жалко, маленько полетал старик и малень ко испортился. Кермежеков изрубил, в печке сжег. Говорит, «зазнатель- ный» стал. Какой такой «зазнательный»? Старый просто стал. Дурак ма ленько стал. Икону хотел изрубить, русскую икону, Миколу-Ворицу. Не дала Барасковья — крещеная, поди. Поп Микешка крестил давно. Две лисы брал, десять белок брал. Зато хорошее имя дал — Барасковья. Раньше по-шорски-то Силичак звали. Тоже ничего имя... Не дала Барасковья Миколу-Ворицу рубить — хороший старик, свя той. С бородой. Узкая борода, на шорскую похожа, погуще только. Ико на черная вовсе стала, лица не видно, однако бороду видно. Может, в бороде святая сила, кто знает? Крест носит Барасковья, нельзя икону ру бить. Пришлось Самою абылом пугнуть. Маленько даже по спине стари ка огрела. Хохотал Самоя и ругался, на молодой жениться грозился. Н а рочно грозился, Барасковью сердил... Кермежеков она тоже новых наделала. Из кедровой чурки. Из бере зы делать — сил нет, старая стала. А так-то березовые божки куда луч ше, крепче все-таки. Наделала и спрятала на вышке под крышей. На всякий случай. Кам Шатый шибко пугал Барасковью, однако, шаману совсем-то верить нельзя: врет больно много. Всех лечить хочет, а сам захворал — испугался. К доктору велел везти в больницу. К русскому доктору. Вылечил доктор, только совсем просмеяли Шатыя: шорцем док- тор-то оказался! Да и какой он Шатый — настоящий-то Шатый давно
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2