Сибирские огни, 1964, №2
Отчетливо вспомнился фашист, выдыхавший изо рта пар и жестами звавший кого-то за собой. Наверняка он был офицером, но снайпер не удостоверился в этом и раскаленным кончиком иголки выжег на остове трубки обыкновенную точку. Подбегавшие к траншее и дико оравшие сол даты... Подносчики патронов... Берег озера с переползающими фашиста ми. Немецкий офицер в новенькой шинели... Крепко запомнился Номоко“ нову этот человек: метрах в десяти от траншеи он закрыл глаза ладонью руки. Номоконов явственно увидел, что именно его пуля ударила офи цера. «А не ходи на нас!» Гитлеровец с гранатой в руке... Солдаты, зарывающиеся в снег, тан кист... Взвивались в памяти легкие дымки, все новые точки появлялись на трубке снайпера. Вспомнил Семен Данилович, что получил перед боем сто патронов, а перед третьей вражеской атакой взаймы попросил у Поплути- на еще несколько обойм. Напрягал память солдат, но все люди в зеленых шинелях, которые бежали с оружием в руках и на которых замирала муш ка его винтовки, казались одинаковыми. — Пусть будет двадцать, — махнул он рукой. Надо было подать весть домой. И Номоконов попросил Поплутина помочь ему. Бумаги не нашлось. «По поручению Семена Даниловича» то варищ написал на полях фронтовой газеты, что «ваш муж, дорогая Марфа Васильевна, жив и здоров, всем низко кланяется и целует детей», что «во юет он, как полагается, но вернется домой не скоро — фашистские гады ожесточенно сопротивляются». Лихо, с большой закорючкой, расписался на газете и Номоконов — еще подумают дома, что не стало его, загорю ют, заплачут. Сохранилось это необычное письмо. Долго в семье Номоконова не знали, с какого фронта пришла в их дом ежедневная красноармейская газета с первым фронтовым приветом от мужа и отца. НЕТ ПРАВА НА ЖАЛОСТЬ Вечерами и на переднем крае находилось время, которое можно было использовать «по своему личному усмотрению». Весело было в блиндажах и землянках, где жили снайперы. Солдаты читали стихи, пели любимые песни, играли в шахматы, в домино. Лейтенант Репин привез на фронт скрипку и, случалось, вынимал ее из футляра. Не скучал и Семен Номоконов. В госпитале он вырезал из дерева малюсенького оленя, а когда вер нулся во взвод, то всем рассказал, как тоскливо было в палате. Долго смотрел лейтенант на изящную фигурку лесного скакуна, ставил на л а донь, подносил к свету и все расспрашивал, а не приходилось ли Семену Даниловичу что-нибудь вытачивать там, дома, в забайкальской тайге? — .Приходилось, лейтенант... Через несколько дней после возвращения из госпиталя принес откуда- то Номоконов кусок черного, наверное, долго лежавшего в воде и очень крепкого дерева. На тумбочке командира взвода стоял маленький, из гип са, бюст композитора, имя которого часто называл лейтенант, когда брал скрипку. Поглядывая на образ человека, которому поклонялся молодой командир, Номоконов принялся за работу. Крошечные стружки быстро поползли с бесформенного обрубка. Умельца окружили солдаты, следя за уверенными движениями резчи ка, задумывались. Мечты о мирной жизни и любимых делах нарушались глухими разрывами, шорохом земли, сыпавшейся с бревенчатого потолка
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2