Сибирские огни, 1964, №2
Галочкин ногой открыл дверь и вошел, растирая полотенцем плечи. Не заметив Андрюшу, присел снова к зеркалу, а Буравчик стал в позу горниста, приложив к губам сложенную трубочкой ладонь: — Внимание! Экстренный выпуск последних известий!.. — Напугал, — сказал Галочкин. — Чего орешь, как оглашенный? — Подожди, сейчас в обморок упадешь... Поддержи его, Женя,— по просил Андрюша и снова приложил к губам ладонь. — Вашему коррес понденту только что посчастливилось видеть, как клубный художник рису ет портрет передовика, знатного бригадира Галочкина Эм Пе... Портрет будет установлен... Женька спросил с кровати: — Правда?.. — Честное слово, ребята, — переходя на серьезный тон, сказал Анд рюша. — Своими глазами видел, только сейчас оттуда... — и начертил ру ками квадрат. — Вот такой портрет — здо-ро-вен-ный!.. Галочкина, казалось, это нисколько не взволновало. Он тщательно расчесал свой короткий ежик, отросший на месте чуба, надел рубашку, только потом небрежно поинтересовался: — В клубе? Сейчас увидим, что там за портрет... Когда они пришли в клуб, Галочкин осторожно приоткрыл дверь с красиво нарисованной стеклянной табличкой: «Художник». С большого — метр на метр — холста на него смотрел другой Галоч- кин — серьезный лобастый мужчина с твердыми скулами. Это был он, Мишка, и — не он. Пропустив впереди себя Женьку, Галочкин захлопнул за собой дверь. Художник, длинный парень в вельветовой рубашке навыпуск, не об ратил на них внимания. На полукруглой дощечке он растирал краски, ма кал кисть, проводил морщинку или ставил пятнышко и смотрел потом на дело рук своих, гордо откинув голову. Чуть поодаль, один к одному в затылок, стояли уже готовые портре ты — штук двадцать-тридцать. Мишке были видны только деревянные рамы и человек на первом портрете, смотревший тоже строго и отчуж денно. Иногда художник всматривался во что-то, лежащее у него в ладони, и, подойдя поближе, Галочкин увидел свою фотокарточку из личного де ла, разграфленную вдоль и поперек. На фотокарточке пятилетней давности у Галочкина был небольшой чуб, но художник все подрисовывал его, и в конце концов чуб стал похож на лохматую шапку. — Ну не так же, — не вытерпел Галочкин, и художник, оглянувшись, сказал с достоинством: — Кому лучше знать, товарищ, вам или мне?.. Это ошарашило Галочкина, он даже не нашел слов, чтобы возразить: шут его знает, может, со стороны в самом деле виднее? Он потрогал л а донью свой влажный от ветра ежик и хотел что-то сказать, но тут увидел, что художник единым духом надел на Галочкина — на картине — черный пиджак, нацелился кистью, и от подбородка до клинышка, где сходились борта, провел черную пузатую стрелку. Галочкин живой чуть не застонал: он никогда в жизни не носил гал стука!.. Все равно, что галстук нацепили ему самому, и он почувствовал под подбородком чужие пальцы. Мишка шагнул два раза, осторожно взял художника за локоть, и тот снова уставился на него пустым холодным взглядом. И, глупея под этим непробиваемым взглядом, Мишка тихо сказал: — Слышь, друг... А на что мне гаврилка?
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2