Сибирские огни, 1964, №2

с тем и что-то приятное, хотя Борис не хотел себе в этом признаваться. Там, за яркими окнами домов сдирают уже серебро с пузатых буты­ лок шампанского; чтобы кого-то не обделить, считают на столах рюмки, стаканы, кружки; сверяют часы. А ты сейчас будешь крутить ручку осточертевшей лебедки, кидать и кидать в топку уголь, подгонять этих шпендриков, мальчишек, над кото­ рыми ты старший. Как это называется — ответственность? Долг?.. Завязал шнурки на растоптанных ботинках. Закашлялся мокрым в платок, подумал зло: «Не мотайся разогретый на улицу, не выходи...» Нагибаясь, проверил топки, и каждая из них жаром лизнула его на лицо. Лебедка поскрипывала; бесконечно, казалось, тянулся трос, и только потом из черной пасти зимней ночи появлялся ковш и медленно полз по цеху. Один ковш, второй, пятый... Запахло мерзлым углем и талым снегом. Смены еще не было, и он подумал, что, конечно, эти щенки задержат­ ся в компании, чтобы новогоднюю выпить вместе со всеми. Ладно, пусть. Задержатся на пятнадцать минут — он уйдет на два часа раньше. Он принялся кидать уголь, далеко вперед выбрасывая лопату. Среди раскаленных бугорков на миг появлялся в топке черный островок, и тот­ час набрасывались на него со всех сторон желтые языки пламени, остро­ вок загорался изнутри синим и исчезал. Кидал, еще кидал, кидал до тех пор, пока поясницу тугими ремнями не связала усталость. В тех компаниях, где не было скучно, налили уже, наверное, по вто­ рой, кто-то кричит очередные тосты, кто-то предлагает отодвинуть стол и ¡потанцевать. Борис выпрямился и бросил лопату на гору угля. Прошел в конторку, остановился напротив самопишущего термомет­ ра, круглого, похожего на большущие стенные часы. Пятьдесят шесть градусов — не густо. Показалось, что кто-то идет, — прислушался, повернулся лицом к двери. Никого... Только ветер шуршит над шиферной крышей. Борису вдруг стало тоскливо, так тоскливо, что впору бросить все к ■черту и идти куда глаза глядят, в темень. Для чего все это? Для кого?.. Вот он — первоклассный каменщик, а околачивается здесь, в грязной котельной. И его смена, конечно, не придет — они пьют сейчас где-то, с кем-то, и им — со всеми вместе, и всему поселку — нет никакого дела до Бориса Королева, до Короля, который сидит сейчас на расшатанной ска­ мейке в тесной конторке и бессмысленно смотрит в окно. На черном стекле отпечаталась лампочка с рефлектором, похожим на столовскую тарелку. Под лампочкой — худое лицо. Как на негативе лицо. А за черным стеклом — ночь, ночь, снега... Он взглянул на термометр, похожий на часы. Пятьдесят четыре. В трубах на выходе остывает вода. А там, в домах, в батареях у подоконников, куда вода приходит, про­ делав длинный извилистый путь по трубам, проложенным в замерзшей, занесенной снегом земле?.. Интересно, а что, если бы термометр был с кукушкой? Как часы? «Ку-ку, кочегар! Заморозил поселок?!». Брякнуть бы чем-нибудь по этой кукушке. Нет кукушки — по термо­ метру, по его круглой математической роже!..