Сибирские огни, 1964, №2

Солдаты отдыхают на полигоне под березой. «Добровольно солист перна­ тый» им дает «бесплатный концерт». Все взволнованы соловьиной песней. Вдруг раздается команда: «К бою!» На рубеж огневой из тени мчимся, пушку таща свою, чтобы, в клочья разбив мишени, возвратиться опять к соловью. («На полигоне»). Поэтическое обобщение, прямо не сформулированное, но неминуемо возни­ кающее в сознании читателя, здесь до- •статочно прочно сплавлено с эмоцио­ нальным движением образа, довольно •органично вытекает из темы стихотворе­ ния. Не будем, однако, переоценивать: стихи не выходят за рамки удачной за­ рисовки. И все-таки авторская мысль тут поэтически более впечатляюща, чем з ином стихотворении с «привязанным» обобщением, в таком, скажем, как «Пос­ ле марша, раскинув руки...» Здесь — та же ситуация, только вме­ сто березы с соловьем — поле с коло­ кольчиками, анютиными глазками и ро­ машками. Ход развития мысли автора таков. Итак, поле. Какое оно? — как бы спрашивает себя поэт и берет для отве­ та первое, что подсовывает «услужли­ вая» память: «Поле красотою стране под стать». Уже вроде бы поэтично. А кто «обозревает» это поле? «Мы — сол­ даты». А каков долг солдат? «Не позво­ лим нашу землю врагам топтать». Вы­ вод готов. И, упомянув о «посветлев­ ших» лицах солдат, глубоко удовлетво­ ренных решением сей логической «за­ дачи», автор ставит точку. Стихотворение, как видим, начисто лишено какой бы то ни было эмоцио­ нальной динамики и держится лишь на утратившем свою первозданную образ­ ную силу сравнении («поле красотою стране под стать») да на «пришитом» к нему «белыми нитками», необязательном и потому поэтически не состоятельном выводе. Но допустим, что у лирического героя действительно возникло такое чув­ ство, такая мысль. Почему бы нет? Ведь широкое «поле-полюшко» издавна и не­ редко ассоциируется в устном поэтиче­ ском народном творчестве с образом Родины, а Родину, как известно, надо защищать. Но в таком случае задача со­ временного поэта — показать процесс созревания такого чувства, такой мыс­ ли — от искреннего любования картина­ ми родной природы до твердой решимо­ сти защищать Родину от посягательств врагов... Ничего этого как раз и нет в стихотворении — мираж, мираж... Во втором разделе сборника, темати­ чески более разнообразном и интерес­ ном, мы тоже встречаемся со столь же статичными поэтическими зарисовками и этюдами. Вот портрет: Девчонка — льняные косы. У носа — веснушек россыпь. Маленькая и хрупкая Хрусткое яблоко хрупает. Ветер играет прядями. Рядом мы с ней, и рады мы. Ладони ее опрятные Приятно в своих упрятать мне.. Глянул — в глазах усталость. От жалости сердце сжалось. Ее пожалеть бы надо, ко жалость не выдам взглядом: эта девчонка — мастер, причастна к большому счастью. Читатель, конечно, отметит про себя и аллитерации, и звукопись, и игру сло­ вом, щедро рассыпанные в трех стро­ фах стихотворения, но так и не поймет: почему «эта девчонка — мастер» и к какому она «причастна... счастью»?.. Читатель решит (и будет прав), что сти­ хи написаны лишь ради «пробы пера», для освоения, так сказать, «технологии» стихопроизводства. Опять мираж... Можно было бы тут процитировать и другие стихи, столь же бездумные и не­ весомые («Березки», «Первый снег», «Хохочу, запрокинув голову», «Чаль- чики меловые»). Но не лучше ли поис­ кать причину, по которой настоящая поэ­ зия в них, как говорится, «не ночует»? Давно пора бы отзвенеть ручьям— уже весны к концу подходят сроки. А снег еще не тронут, по ночам, как в январе, пощипывает щеки. Лениво солнце, улицы тихи, и каждый день порошею отмечен, как будто это не борьба стихий, а просто затянувшаяся встреча. Пейзаж? Картинка природы? Да. Но и нечто большее; явственно вырисовыва­ ющееся определенное психологическое состояние человека, вполне ощутимое реальное душевное движение. За приро­ дой стоит человек. Опять-таки, не надо слишком переоце­ нивать и это стихотворение, но важно, что именно в нем начинает высвечивать истинная поэтичность, пробивается не­ большой, но чистый родничок Читаешь другие хорошие стихи сбор­ ника («Сны», «Опять весна», «Я не ве­ рю смерти») и вдруг приходишь к не­ сколько неожиданному в своей бесспор­ ной простоте выводу: поэтические клю­ чи бьют там, где есть человек. Однако «парадокс» в том, что ведь в стихотво­ рении «Девчонка — льняные косы», ка­ залось бы, только о человеке и говори­ лось. Да, о человеке. Но не о его ду­ ховном мире, не о его устремлениях и чувствах, сложных, богатых, интерес­ ных, неожиданных. А ведь они и состав­ ляют предмет проникновенного исследо­