Сибирские огни, 1964, №2
венное поведение Севки уже не давало ему возможности «быть серьезным». Сформулировать изящный парадокс — пожалуйста, позлословить ■— сколько угодно. А для того, чтобы герой оказал ся перед нами без обычной маски бала гура (если это действительно маска), нужны исключительные обстоятельства. Автор их и находит. Ладно, смиримся с надуманностью ситуации. Не так-то ча сто можно увидеть Севку в момент, ког да он рассуждает всерьез и тем более о каких-то важных вещах. Послушаем его размышления. «И — пошла бы резня. Оборудование резали, как торт. Все — в клочья, в дым! Кромсали бы, потрошили бы... Именно все, ведь никто не знает, где я, в каком месте заблудился. Труб тыся чи... Ломали б дорогую пластмассу, от рывали бы и швыряли на землю ценные приборы... Меня б искали... Цех при шлось бы заново монтировать. Это не меньше года. Конечно, американцы тог да успели бы раньше. Первыми бы нала дили производство новой пластмассы и обогнали Советский Союз. Как считать: кто победил? По-моему, все равно мы. «Что вы сделали?» — спросило бы у американцев человечество. «Новую пластмассу создали, равной которой нет в мире», ответили бы те. «А вы?— спро сят у СССР,— спасли одного человека. Паршивого Севку... А на пластмассу временно плюнули». И человечество проголосует: победил Советский Союз». Сразу отвечаю на возможные возраже ния. Я совсем не требую, чтобы герой прибегал к патетическому тону. Он чужд п молодежи вообще, и Севке — натуре иронической — особенно. Пусть Севка пользуется своей бесшабашной лексикой, пусть вдоволь иронизирует. К особенно стям мышления Севки мы уже привык ли, и претензии наши рождены не фор мой выражения мысли, а, если можно так сказать, самим характером размыш лений. Когда Севка рассуждает о «мар сианках» — девушках с причудливыми прическами и подведенными глазами,— когда высказывает потаенное желание «познакомиться» так близко, чтобы они разрешили себя умыть — «Дух захваты вает от любопытства: вдруг какая-нибудь Фасавица. Или: вдруг уродина», то, как хотите, в этот момент мы видим у него гораздо больше и озабоченности и серь езности. Хорошо, что, рассуждая о важ ных вещах, герой избегает банальных фраз, скучного тона. Но одновременно он теряет и другое: серьезность понима ния этих понятий. За шутовской формой утрачивается сама суть: в Америке пластмасса могла быть получена и рань ше, но для спасения Севки никто не взялся бы разрезать оборудование мил лионной стоимости. И об этом — еще раз повторю: без патетики, выспренно сти,— можно подумать и всерьез. Нам уже не кажется странным, что как только речь заходит о высоких поня тиях, герой моментально берет на воору жение иронический тон.— Поза,— успо каивающе говорим мы и объясняем: — герой боится впасть в банальность, стес няется показаться слишком «ортодок сальным». Правильно — поза. Но по степенно поза становится позицией. Притом часто неосознанно и, возможно, даже вопреки воле автора. «Что вы, мой герой совсем не такой,— примется го рячо разуверять писатель.— Это он про сто маскирует свои чувства, не хочет высказывать их в прямой форме». Но герой уже вышел из-под авторского по виновения и зажил самостоятельной жизнью. Едва ли рассчитывал В. Кра ковский, что забота, как бы в рассужде ниях Севки не оказалось. мало остро умия и оригинальности, сделает их про стым балагурством, не способным пере дать действительно принципиальную раз ницу между гуманностью социалистиче ской и буржуазной. Вряд ли он предпола гал, что интерес Севки, возьмут читатели библиотеки кем-то забытый рубль из то ма Ленина или нет,— местами приобре тает характер озорства, чисто спортив ного любопытства и не больше,— и опять оставит в стороне необходимость всерьез подумать, какой гигантской силой обладает для людей образ Ильича. Боязнь высоких слов, которая имела у героев аксеновских «Коллег» доволь но убедительное обоснование, сейчас (выраженная, правда, в более косвенном виде) приобрела совершенно беспочвен ный характер. Настораживает это пото му, что за высокими словами, которые один может произносить с большим, другой — с меньшим пафосом, стали как-то забываться и сами высокие по нятия. Тот же оттенок несерьезности и лег ковесности приобретают сцены, где Сев ка вступает в конфликты с окружаю щими его людьми. Главным врагом здесь является тетя, у которой он временно живет. О, что это за колоритная лич ность! У тети редкая способность: она может смотреть телевизор и не пони мать, что происходит на экране. Мало того, еще и переспрашивать вслух: «Это его что — убили?», «Это они ползут, что ли?» Ирония Севки по адресу тети до стигает убийственной силы и отточенно сти. В конце повести находится персо наж, на которого герой переносит часть своего сарказма. В тамбуре он целуется с двоюродной сестрой, и проводница ва гона отпускает стереотипную фразу: «нынче все молодые — ранние». Откры тый протест против проводницы Севка выражает тем, что целует сестру еще раз. А тайный протест заключается в таких мыслях: «Проводница — это еще одна тетя. Господи, сколько развелось теть!»
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2