Сибирские огни, 1964, №2

Но что значат спицы и забитые жиклеры по сравнению с вечностью! А имен­ но к ней приобщал нас Мишка. Когда он безотказно носил нас по городам и ве­ сям, мы чувствовали себя постоянными и нетленными. Мы владели временем, мы владели расстоянием, мы могли все. Когда стрелка спидометра клонилась к сотне, пел уже не мотор. Пело все в нас и вокруг нас. Могучей, радостной, бес­ смертной песней. Так вот. Мы сидим и отдыхаем. Радуемся, что из топи выбрались благопо­ лучно. Не предполагаем, легкомысленные, что всего через пятнадцать километ­ ров... И-эх-ма! Вот она, настоящая-то тоска! И метров в ней всего десяток, а по­ ди ж ты! Глубокая тоска! Болотные сапоги тонут в ней по колено, а под подош­ вами что-то сосущее и неопределенное. Рубим два катка и, загнав Мишку в трясину, подсовываем их ему под брю­ хо. Вырубаем еще две слеги и — «Раз-два, взяли!» Подергиваем, ухаем, но де­ ло движется очень медленно. Грязный, беспомощный Мишка невесело чавкает, продвигается вперед сантиметрами. И вдруг... — Постой-ка, Штурман... Слышишь? Впереди глухо подвывает машина. Надо же так повезти! Для нее дернуть нас тросом — раз плюнуть. Ну и ну! А говорят — бога нет. Но бог оказывается • несговорчивым. Хамоватым даже. Облачившись на сей раз в шкуру шофера, он рубит коротко и выразительно: — Пошли вы к... Но мы не идем. Мы взываем к его совести. Шофер молчит. Он все делает молча. Вылезает из кабины, шагает в болотину, с хлюпом выдирая сапоги, ме­ ряет трясину. Потом неожиданно обращается к нам: — Четвертную дадите — вытащу. — Старыми? — уточняет Капитан. — Еще чего! — Это как ...— закипает Штурман,— старыми — двести пятьдесят? — Я о старых давно забыл. На этом дело не кончается. Высокорослый широкоплечий Штурман нависа­ ет над лихоимствующим бегом: — Хапуга! В огромном его кулаке взволнованно трещит швами шоферский ворот. Вслед за этим обладатель ворота совершает пируэт. Капитан бросается между разъяренными духами добра и зла, взывает к Штурману: — Ну зачем же так! — и шоферу: — Слушай, друг, ты того, ноги в руки... Давай, потихонечку трогай! Однако шофер вместо ног берет в руки заводную рукоятку и норовит виль­ нуть в сторону Штурмана. Капитан подставляет ножку. Запихивая разбушевав­ шегося бога в кабину, отошедший Штурман журчит: — Ты, мужик, не расстраивайся! Береги нервы! Бог сопит и очень талантливо производит лексические изыскания. Но это уже для поддержания попранного достоинства. Болотину шофер взять не решился. Машина развернулась и помчалась назад, закидывая обочины гроздьями гнева своего водителя. — Любовь к ближнему,— каркает ей вслед Штурман и берется за слегу. Капитан молчит. Терпенье и труд все перетрут. Несчастный, похоронивший в грязи чувства собственной значительности, Мишка вызволен, стоит на сухом берегу. От него отваливаются ошметки грязи, падают жирными вязкими лепешками. Лес с трясинами кончился. Если бы не крутые увалы, пейзаж стал бы типич­ но алтайским: пшеничные раздолья и охраняющие их кудрявые березовые колки. В одной из ложбин — ручеек. Производим омовенье. Обласканный, вылизанный до последней гайки, Мишка снова становится гордым и самостоятельным. Как ма-