Сибирские огни, 1964, №2

ты был в боях-походах, неподалеку, за горой, вырос большой про­ мышленный комбинат, и многие жители переехали туда, перевезли дома, стали горняками. Озирался Номоконов, хмурился. Поредела тайга, полысели горы. Широкая просека прорезала лес: откуда-то издалека протянулась через село линия высоковольтной электропередачи. Здание школы разобрали, электростанции не оказалось и клуба под железной крышей не стало... А колхоз жил. В долине виднелись небольшие квадратики полей. Вблизи села группа подростков и женщин убирала последние гектары пшеницы. Оглянулись люди, выпрямились, посмотрели на пролетку, опять замахали косами. И снова замерло сердце солдата — от радости. С мая 1945 года ничего не знал Номоконов о своей семье. Читать он немного умел, но руки, твердо державшие винтовку, не владели пером, с трудом научились составлять из палочек фамилию. Письма на родину вы­ ходили коротенькие, — их под диктовку писали товарищи по оружию. Все время менялись адреса. Недельки через две после Победы над фашистской Германией получил Семен Данилович письмо от Владимира- второго, но ответить не успел: погрузка в эшелон, Забайкальский фронт, Маньчжурия... И отсюда ничего не написал. Не знают в семье, что отец совсем рядом. На второй месяц после начала войны родился сын Михаил, которого жена назвала в честь человека, ухаживавшего в госпитале за ее мужем и «по поручению его» писавшего письма в Нижний Стан. Не видел Семен Данилович своего четвертого сына, и карточки из дома не послали. А ведь Мишке уже четыре года исполнилось. Но вот и дом — покосившийся, притихший, с разрушенной оградой, с фанерными заплатами на окнах. Никто не встречал. Торопливо привязал Номоконов коня, заметил свежие следы людей, выходивших совсем^едавно со двора, облегченно вздохнул и вошел в дом. Задымленная русская печь, стол, полка с посудой... Этажерка в ком­ натке, сделанная его руками, комод... На кровати, покрытой серым тряпь­ ем, сидел бледный черноглазый мальчуган с тоненькой шеей и возводил из обрезков досок пирамиду. Равнодушно и спокойно посмотрел он на вошедшего. Это был сын — без сомнения. — Здравствуй, — тихо сказал Номоконов, с трудом сдерживая упру­ гие удары бешено колотившегося сердца. — Здравствуй, Мишка! — Здравствуй, — по-русски произнес мальчик и опять склонился к обрезкам. — А у нас никого нет дома. — Что делаешь? — присел Номоконов на кровать. — Болеешь? Где наши? < — Нет, не болею, — спокойно сказал мальчик. — Домовничаю. Все на работе. Мама хлеб косит, Пронька за сеном поехал, а Володька на то­ ку. А ты к кому? — К тебе. Я — твой отец, — на родном языке сказал Номоконов. — Домой приехал. Встрепенулся мальчик, изумленно посмотрел на морщинистое лицо человека в военной форме, на ордена, украшающие гимнастерку, на боль­ шой плакат «фронтовой иллюстрации», висевший над столом. Тот силь­ ный, в железной каске, с винтовкой в руке. С фронта кто-то прислал боль­ шущий, в полный рост, портрет отца. Наизусть знает Миша Номоконов все, что написано на плакате — старшие братья читали ему. «Гроза фа­ шистской нечисти!» А этот маленький, сухощавый, с влажными глазами... — Чего смотришь так? — дрогнул Номоконов и протянул руки к сы­ ну. — Теперь вместе будем, не пропадешь!