Сибирские огни, 1964, №1

визг, хрюканье, все страшно проголодались. Но, поставив на землю л а ­ комое блюдо, Феня допустила к нему только одного поросенка, а всю остальную живность стала отгонять хворостиной и пинками. Оказывает­ ся, вся скотина, кроме счастливого поросенка, принадлежит Евдокии, свекрови, а кормить чужую скотину, разумеется, Феня не обязана. Ж и ­ вут они в одной избе, но отдельно: Евдокия «себе», а Димка с Феней «себе»... Свинья нахально хватила из корыта порцию болтушки, но, по­ лучив пинок, с визгом отскочила прочь. — Ты что, гладкая, чужую скотину бьешь, паралик тебя расшиби?!— обратилась к снохе Евдокия, прервав на время наши переговоры о квар­ тире. И таким крепким голосом, какой мог выработаться только в результате систематической и продолжительной тренировки. Сразу вид­ но: в обиду себя не даст, за словом в карман не полезет, отбрешется от семерых.— А твой поросенок из мово корыта в тот раз простоквашу сло­ пал — эт ничего, можно, эт хорошо, паралик его расшиби?! Феня хотела ответить что-то, но посмотрела на нас, людей посторон­ них, и постеснялась, промолчала. А муж ее, Димка, вытирая вышитым полотенцем руки, разговаривал с нами, спрашивал, сколько мы накоси­ ли, сколько копен поставили, — он не обращал внимания на скандал' между матерью и женой, строго соблюдал нейтралитет. Среди двора валялась двухпудовая гиря, поросенок понюхал гирю, почесался об нее и пошел прочь. — Трое на полу ляжете, в избе, — снова повернулась к нам Евдо­ кия, отчитав сноху, — а один в сенях, там кровать и матрац есть. Живи­ те! Может, молоко будете брать, яйца — всё у меня берите, в люди не надо ходить. У меня кажное лето косари квартируют из вашего Горема*, я все ваше начальство знаю, и Никиту Петровича, и Сулержицкого, ин­ женера по труду, и коменданта Максима! Я же сено ваше караулю, пока не вывезут, а когда его вывезут? В январе, как лед на Оби окрепнет. Ох, уж с этим сеном, покоя нет, в ноченьку темную не спится!.. Только закрою глаза, а мне мерещится: подъехали к стогам и накладывают! Одеваюсь, бегу, как встрепанная, в поле, хоть мороз какой или там пур- га-шурга — бегу, задыхаюсь... Нет никого! Слава-те господи. Полегча­ ет на сердце, иду домой, да один раз сбилась с дороги, чуть не з а ­ мерзла... Сноха стояла поодаль, слушала и ехидно улыбалась, покачивала головой. * Сторожит сено!.. Должность эта была чистейшей синекурой, нечего тут караулить сено, никто не увезет! Из-за Оби не приедут, а в деревне Луговой оно никому не нужно, своего «навалом», а если кто и решится, люди сразу узнают: каждый шаг местного жителя у всех на виду. — Дуняха-то никогда и не ходит сено смотреть! — ябедничал нам старик-рыболов. — Она сестра мне, Дуняха-то. Не смотрит за сеном, беззаботная, только зря деньги платят ей. Сначала-то я сторожил. Ну я не такой, я смотрел, даже по ночам ходил, в мороз, один раз пурга-шур- га разыгралась, я с дороги сбился, чуть не замерз... Вы скажите там на­ чальнику, чтобы опять меня сторожем поставили. Синекура давала Евдокии возможность не работать в колхозе: ведь она работает в государственной организации, в Гореме, а Горем делает большое дело — электрифицирует сибирскую железную дорогу, под­ станции строит; без лошадок на строительстве не обойтись, а лошадкам нужно сено — вот оно как связано все! * Г о р е м _ головной восстановительный поезд во время войны, после вой­ ны перешел на мирное строительство, а название осталось.