Сибирские огни, 1964, №1

пыльным дорогам. Сам нигде не был, зато его колеса далеко были!.. Покурив с нами и расспросив, для какой организации мы косим и не накосим ли, между делом, ему для коровы, а он за это даст нам барана на мясо, старик столкнул легкий обласок в воду, сел в него, взял весло, выплыл на середину протоки и выбрал сети. Мало оказалось карасей в се­ тях, с полведра. Он сложил их в мешок — и мешок старый, грязный, в заплатах, — перекинул ношу через плечо на спину. — Ночью гром был, вот и мало карасей попало! — объяснил он. — Караси грома боятся, на дно уходят! И пошел по высокой жесткой шумящей осоке. * * * Ночью мы долго сидим у шалаша на берегу болотца. Над огнем ви­ сит на палке ведро, варится ужин. Хорошо! Хорошо да и только! Выпро­ сили у старика сеть и ловим карасей, с покоса приносим грибы, а однаж­ ды нечаянно зарезали косой молодую куропатку. Спряталась в тразе, мы-то не видим, а коса нашла ее... Тихо, тепло ночью, луна сонно смотрит в осоку, в болотце, на наш огонек. Наконец, один за другим на четвереньках вползаем в шалаш, за ­ тыкаем травой лазейку, чтобы комары не налетели, хотя их в шалаше уже полно, нащупываем постели в кромешной и душной тьме, насыщенной густым запахом вянущих трав. Комары поют и в правое ухо и в левое, са­ дятся на закрытые глаза, залезают под одеяло, и сам не поймешь утром: спал сколько-нибудь или только мучался всю ночь? Надо забирать посте­ ли и уходить в эту самую деревню Луговую. Так мы и сделали, оставив шалаш на произвол судьбы, хоть волки ночуй в нем. Две недели не слышали мы собачьего лая, петушиного пения, и как. сладостны нам теперь эти звуки! Возле самой деревни путь нам прегради­ ла вода в низине, перешли вброд, сняв сапоги и засучив брюки выше ко­ лен. В конце улицы на зеленой луговине стоят под открытым небом два комбайна, ребятишки колотят по ним палками — гулко! — залезают внутрь, в прятки играют. Вот она, деревня Луговая, сорок дворов. Голова в сером платке высунулась из окошка и позвала: — Ерёмочка, Ерёмочка, Ерёмочка! Белый поросенок, Ерёмочка, который выкапывал что-то из земли своим дотошным пятачком, радостно повизгивая, посыпал всеми четырь­ мя ножками на зов хозяйки. Она, между тем, с любопытством глядела на нас, людей нездешних, со свертками под мышкой. Выслушав, что нам нужно, сказала:' — Идите к Дуньке, вон ее изба наискосок, без крыши, трава вокруг трубы! Дунька пускает на квартиру, разве тем не понравится, что скан­ далы у них каждый божий день, со снохой, чуть не до драки... Ну это нас не касается, пусть скандалят между собой. Идем к Дуньке... Изба новая, но крыши нет, даже стропила для крыши не по­ ставлены. Окна без наличников, словно глаза без ресниц —• некрасиво, неприятно. Дунька-то, собственно, уж не Дунька, а давным-давно Евдокия, ей полсотни лет. Круглое лицо, круглый, как яблочко, нос, круглые глаза... Но какое-то суровое лицо, осеннее, без солнышка Босые ноги в пыли и в навозе. У крыльца умывался, расплескивая воду, только что вернув­ шийся с покоса ее сын Димка, как мы узнали потом;' ему лет тридцать. По двору шла, тоже босиком, его жена Феня, несла в корыте корм, а за нею бежали, толкая друг друга, две свиньи, два теленка, поросята —