Сибирские огни, 1964, №1
По тому, как заволновались люди, стоявшие в .проходе между стеной и рядами стульев, Рублев понял, что управляющий, наконец, пришел. И только потом уже увидел его коренастую фигуру в старом кожаном пальто. Карцев прижимал к груди что-то, завернутое в плотную коричнева тую бумагу, и Рублев догадался, что это такое. За Карцевым шел через толпу Кадышев, парторг стройки. — Расширенное... постоянно действующее... производственное... сове щание... объявляю открытым, — торжественно проговорил Дубенко, де лая паузы после каждого' слова. — Просунь руку, Андреич! — негромко приказал Карцев, усажива ясь рядом с главным инженером и укладывая на стол бумажный свер ток.— Пробуй, Андреич, пробуй... Рублев разорвал бумагу так, чтобы просунуть ладонь, положил руку на шершавую, пышущую горячим духом поверхность хлебной булки — своей первой хлебной булки на стройке... — Горячо, а?.. Через подушечки пальцев, через ладонь пошло тепло к сердцу Руб лева. Вспомнил, как прошлой зимой обедал здесь впервые в брезентовой столовой. Получил тогда пайку хлеба, замерзшего — хоть об дорогу бей. Изморозь на ней, как плесень. Хотел откусить, и зубы заломило... — Вы его за пазуху, товарищ главный инженер, — подсказали ря дом, — за пазуху его... — Где только' умудрились так заморозить? — удивился Рублев. — Как где? В дороге. Его ж в городе еще на куски режут, а то еже ли целая булка замерзнет, так вообще ничего не придумаешь — хоть ле та жди... И снова тот же совет: — За пазуху его — первое дело... Тогда он увидел, что на столе нет хлеба ни перед кем, но у всех тело грейки топорщатся на груди. Усмехнулся и сунул кусок под свитер... А теперь — свой хлеб, горячий, только что из печки. И хлебозавод стоит на том самом месте, где была в первую зиму брезентовая столовая. Мук было с ним сколько, а теперь — стоит!.. — Вступительное слово, — сказал Дубенко, — нашему управляюще му товарищу Карцеву Николаю Сидоровичу. Он поднялся как будто не спеша, взял сверток, медленно начал сни мать бумагу. Тихо было в зале — только под пальцами управляющего шуршала эта бумага... — Вот оно, мое вступительное слово, — сказал глуховато. И поднял над головой круглый, с подрумяненной корочкой каравай... А когда шум стих, когда у прорабов и у бригадиров, сидящих в ма леньком зале, ладони заболели, он вышел из-за стола, протянул к людям каравай, держа его все так же бережно и тревожно, как впервые держат новорожденного... — Поздравляю вас, дорогие мои товарищи!.. Голос управляющего звучал растроганно, впервые слышал Рублев, чтобы у Карцева был такой голос. — Поздравляю и — спасибо! Поклон вам всем до земли... Карцев поклонился, насколько ему позволяла его могучая шея, и Рублев, глядя чуть сбоку, во всей его кряжистой, уже постаревшей фигу ре, в поклоне в этом увидел вдруг столько силы и простоты, что у него дух захватило от уважения к этому человеку... И тут же подумал, почти с болью: где он, настоящий Карцев? Этот, с хлебом на вытянутых руках, Карцев, за которым люди ■^готовы пойти сейчас в огонь и в воду — только он позови? Или — другой?.. 5 . «С иб ир ски е о гн и » № 1.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2