Сибирские огни, 1964, №1
— Под вид Сухуми, — уточняет Мишка. — А, между прочим, почем там у вас этот самый лавровый лист?.. Парнишка вертит головой, выглядывая из кабины, перехватывает баранку по кругу и притирает самосвал к обочине. — Видышь?.. Недалеко от дороги среди волглой травы клонится к земле низенькое деревце с порыжелыми уже, сникшими от сырости листами. — Это пачём? — Березка, что ль? Березка даром... — Вот так и лавровый лист — адно и то же... Галочкин усмехается, а парнишка снова крутит баранку, выводя ма шину на середину дороги. Самосвал ползет, заваливаясь влево, и никак не хочет выбираться на колею. Галочкин молчит, и это кажется водителю подозрительным. — Зубы загаваривал, да? Навэрно, нэт дороги к объекту, да?.. — Да есть же, сам вымеривал. Видишь, штаны замочил — по боло ту лазил... Мишка сидит, вытянув ноги; он показывает на свои серые в полоску штаны с мокрыми кругами на коленях — и водитель успокаивается. — Если штаны мокрые — всо в парядкэ... «Веселый ты парень, — думает Галочкин, — посмотрим, что дальше петь будешь».. Самосвал кренится и, гибко переламываясь, скользит и сползает на рытвинах, всякой техникой навороченных в прошлую непогоду и теперь раскисших и бесформенно оплывших. Мелкий дождь сечет ветровое стек ло, и по нему, оставляя мутные разводы, неловко прыгает механический «дворник»... Почти все пять дней непогоды бригада Чепурного отсиживалась в тепляке, и то ли от безделья, или оттого, что заработка в этом месяце ждали никудышного, каждый день разговор шел об одном и том же — выгодно или нет торговать лавровым листом?.. Завел этот разговор белобрысый Андрюша. Зовут его так ласково потому, что он без конца мурлычет одну-единственную песенку. Ночью разбуди — первым делом услышишь от него: «Эх, Андрюша, нам ли жить в печали...». — Дорога '— туда-обратно, плюс на жратву, а на квартиру не надо: любой кустик ночевать пустит, — говорил Андрюша, загибая пальцы на руке. — Ну, и еще руб на товар. За руб его там вагон купить можно. А тут вагон денег. Вот тебе сальдо-бульдо... — и принимался напевать: «Эх, Ан-дрюша...». — Ты чего, других песен не знаешь? — спросил его как-то Галочкин. — Знал, да забыл. Просто-напросто отвык от других... Я тут, пони маешь, еще с палаток... А там такая 'мода была: каждый вечер — кон церт по заявкам. Сами устраивали. «Известный каменщик Иванов хочет ■еще раз услышать любимую песню нашей молодежи «Эх, Андрюша». А через минуту: «Эту же песню попросил нас исполнить не менее извест ный бетонщик Загогулин». Пластинка-то на стройке одна была, других не имелось. Потом и ее, правда, разбили на затылке у малого, который эти концерты по заявкам передавал. Да жаль, поздно — я успел уже на всю жизнь наслушаться... Так как после интимного «эх» грубо говорить было вроде бы неудоб но, то с Андрюшей Буравчиком все разговаривали на лирический лад: эх, мол, Андрюша, а не подал бы ты ящик с раствором? Мишка.слышал на днях, как бригадир Чепурной даже по матушке послал его очень за душевно.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2