Сибирские огни, 1964, №1

ком она ничего не знает. Мишка, слушая, думал иногда: все, все измени­ лось, ничего не осталось от его детства, кроме вот этой комнатушки, куда он раньше забегал раза два, где так и живет Васильевна — добрая стару­ ха с начинающими седеть бровями, Васильевна, которой давно пора на пенсию, да не хочется. — А все-таки, как ты, Миша?.. Он уж говорил о том, сколько зарабатывает и куда деньги девает, и о том, что до сих пор не женат, да и жениться пока не собирается, так как девки все кругом — не то, что надо, что детей, следовательно, у него нет. Значит, вопрос «а все-таки, как ты, Миша?» надо понимать иначе. Счастлив ли ты, Мишка Галочкин? Доволен ли жизнью? Чего ждешь от нее?.. Мишка не хотел рассказывать, почему ушел с последней работы, но теперь все это вспомнилось в подробностях, и ему опять стало_ нестерпи­ мо обидно. Он попытался подавить обиду, хотел отшутиться, покривить душой,— ну, например, поднять большой палец и сказать, что «жизнь — вот», но ни эта, ни другие шутки, которыми перебрасываешься с дружка­ ми, не подходили, и вместо ответа он, внезапно ожесточась, махнул рукой и сам спросил: — Правды разве добьешься?.. Разве есть она в жизни-то? Васильевна покачала головой: — Нельзя так, Миша! — она вскинула морщинистую ладонь, как будто хотела, чтобы он помолчал.— Разве можно такое? Слышала бы Галочка, что ты говоришь!.. — Это какая еще Галочка? — спросил он безучастно, все еще про­ должая злиться, а Васильевна нахмурила седые брови и сказала строго, почти торжественно: — Которая тебя спасла... — Галочка? — усмехнулся Мишка.— Спасла?.. И ты, Васильевна, будешь меня воспитывать? Ну, давай, давай... Он отодвинул в сторону стакан с водкой, положил руки на стол и глядел теп,ерь на свою бывшую воспитательницу чуть насмешливо и терпеливо: давай, мол, в самом деле. Послушаем. — Ты ведь не знаешь ничего,— начала Васильевна не то с сожале­ нием не то с укором.— Я всё думала: расскажу тебе, когда повзросле­ ешь. А ты убежал — нет тебя и нет. Кроме меня, ведь никто не знает... От той значительности, с которой были сказаны последние слова, Мишка вдруг присмирел и перестал улыбаться: — В войну это было. В сорок первом еще... И задумалась. А когда она снова заговорила, Мишке увиделось: ...По сухой осенней степи мчится поезд. По двое, по трое на одной полке лежат в вагонах детдомовцы — мальчишки и девчонки. И малень­ кий Мишка среди них. За окном отлетают назад сожженные полустанки, на ^которых пожи­ лые железнодорожницы с флажками стоят рядом с грудой битого кирпи­ ча' отлетают назад черные скелеты вагонов, лежащие под откосом. Поезд спешит вскрикивает тревожно и беспомощно... Мишка вслушивался в рассказ Васильевны, и ему иногда мучительно начинало казаться, что он помнит все то, о чем она говорит, что он все это видел пережил что память обо всем этом лежала, непотревоженная, где- то глубоко внутри. Теперь она ожила, и Мишка услышал глухие взрывы рядом с поездом и отчаянные крики ребятишек в вагоне. Поезд дрогнул, остановился, и от него побежали люди. Они падали на сухую осеннюю траву и замирали, судорожно вцепившись в холодную землю.