Сибирские огни, 1964, №1

тельных окарикатуренных персонажей кажется особенно неправдоподобным. Когда дядя Гурий, желая сэкономить, привозит свои пожитки с вокзала на «рикше» и убеждается, что такси было бы дешевле, он в гневе спрашивает хо­ зяина тележки: — Обманул ты меня значит?.. Да как же ты посмел? — А я тебя разве заставлял верить, — поясняет непонятливому дяде откро­ венный мошенник. — Я, если обманы­ вать перестану, дня не проживу. Вряд ли можно объяснить подобные саморазоблачения героев необходимо­ стью их характеристики. Настоящее зло — тем оно и опасно — тщательно мас­ кируется на людях, принимая самые бла­ говидные личины. Если оно и снимает маску, то, как правило, наедине с самим собой, в узком кругу близких, в семье. И, думается гораздо больше и убеди­ тельнее всех саморазоблачительных ти­ рад говорят об истинном облике, ска­ жем, Капитона слова его сына Васьки, обращенные к ребятам двора: — Дураки. Кто же задарма врет? — А тебе бы все за деньги. — За деньги каждый соврет, — рас­ судительно заметил Васька. — Врут всегда за деньги или из выгоды. А даром только правду говорят. Мне думается, доверяй автор больше себе, как художнику, пожертвуй он ря­ дом сцен и эпизодов, введенных в угоду ложно понятой занимательности, а на деле дробящих и утяжеляющих повест­ вование, книга «Море Ясности» много выиграла бы. Но как бы там ни было, ни в «Море Ясности», ни в повестях С. Баруздина и Ю. Третьякова нет ошибок, которые приводили бы к идейным срывам. При всех их недостатках, книги эти — полез­ ные, хотя и действующие, так сказать, не в полную силу возможностей их авто­ ров. Случается, однако, когда художест­ венная неправда перерастает в неправду идейную, в результате чего добрый за­ мысел автора превращается на деле в свою противоположность. Так произо­ шло, например, с рассказом В. Скорня- кова «Сережа». Читателя уже в самом начале насто­ раживает слащавая олеографичность по­ ложительных героев — Сережи, его ба­ бушки, лейтенанта милиции. О Сереже автор пишет в таком тоне: «И хотя Се­ режа любил кино, ходить ему туда слу­ чалось редко. И все-таки он был на­ столько честный, что у него и мысли не было проскочить в кинотеатр без биле­ та». Думаю, читатель со мной согласит­ ся: мировая детская литература еще не знала столь «честного» героя-мальчиш- ку. Только поверит ли читатель, сверст­ ник Сережи, в подобную добродетель? Розовыми красками, с изрядной дозой елея, рисуется и «икона», изображаю­ щая Сережину бабку Степаниду, а лей­ тенанту милиции, принявшему живей­ шее участие в Сережиной судьбе, для полного сходства с божьим угодником не хватает разве что крылышков за спи­ ной да светящегося нимба вокруг лба. Зато отец мальчика, по замыслу, ге­ рой отрицательный, — сущее исчадие ада с искусно скрытыми на время хво­ стом и копытами. На первый взгляд кажется, что сде­ лано это не без оснований. Отец Сере­ жи, будучи на фронте, влюбился в дру­ гую женщину и в семью после войны не вернулся. Больше того, обманул жену и сына, сообщив им о своей «гибели». По­ том, правда, обман открылся, интернат, где учился Сережа, затребовал с отца- беглеца алименты, и тот, спасая свою «честь», решил «усыновить» Сергея. Степанида и ее внук отвергли эти при­ тязания. Возможно, рассказ и получился бы, пусть дидактический, но верный в сво­ ей основе, осуди автор отца Сережи за предательство сына, раскрой все небла­ говидные мотивы его поступков. Но у В. Скорнякова вся эта некрасивая исто­ рия получает вдруг совершенно неожи­ данный и в корне ложный акцент, как только слово получает Степанида. Она объясняет внуку: — На фронте-то спутался с другой женщиной и домой не захотел возвра­ щаться. Вот и послал ■дружка сказать: убит, мол. А потом Шурочке сказали, будто видели его в городе с новой-то же­ ной... Через то и в могилу раньше вре­ мени ушла... — Я бы ему все простил...— говорит двенадцатилетний Сережа. — Глупый ты еще. Таким не проща­ ют, — отрезала бабка. Не говорю уже о недопустимости в детской книге фразеологии, которая ско­ рее приличествовала бы пособию по со­ баководству («спутался» и т. п.). Смысл бабкиных слов (а именно в них — идей­ ный центр рассказа) способен сбить с толку не только ребенка, но и взросло­ го. Мы не за облегченность детской ли­ тературы. Ребята живут не в изолиро­ ванном, стерильном мире, и сложность жизни касается их почти в той же мере, что и взрослых. Но автор, с какой точки зрения ни смотреть, смешивает совер­ шенно различные вещи. Что подкосило Шурочку — кощунственный обман му­ жа или его любовь к другой женщине? Каким это таким не прощают: которые оставляют нелюбимых жен или трусли­ во прячутся от собственного ребенка? Очевидно, фронтовое увлечение не бы­ ло для отца Сергея случайным, мимолет­ ным. Герои прошли рядом страшную вой­ ну и после нее решили не расставаться. И тот герой, который испытал настоя­ щую, большую любовь и остался верен этой любви-дружбе, скрепленной, может быть, кровью, никак не желает объеди­ няться в сознании читателя в одно лицо