Сибирские огни, 1963, № 12

Становление рабочего человека ...Ночь была промозглой и темной. По небу ползли угрюмые тучи, роняя на землю холодные капли. У одного из домов, прижавшись к шершавой каменной стене, темнела сгорб­ ленная фигура. Человек этот испуганно оглядывался, прислушивался к ночным шорохам. Вдруг через улицу метнулась тень, за ней — другая. Потом ночную тишину пронизал заливистый свист. Фигура у каменной стены заметалась, затем, втянув голову в куцый воротник, бросилась бежать. Сердце стучало бешено, лоб покрылся холодной испариной, бежавший хватал воздух широко открытым ртом... * * * ...Подсудимый Болотов Юрий Павлович, одна тысяча девятьсот тридцать вто­ рого года рождения... Глуховатый голос прокурора напомнил что-то очень давнее, полузабытое, но оставшееся навсегда в душе щемящей болью. Что же... А?.. ...Десятилетний мальчишка уцепился за рукав маминого пальто, боясь от­ стать и потеряться в шумной разномастной вокзальной толпе. Хочется есть. Но здесь почти невозможно купить что-нибудь из съестного: через эту станцию еже­ дневно проходят десятки эшелонов с эвакуированными. Разве сбегать в поселок? Нет, не успеть — поезд скоро пойдет. Их поезд — такой же эшелон с эвакуированными из Ленинграда. Едут они уже почти месяц, а может, и больше, —- мальчишка потерял счет дням, — едут на далекий, пугающий своей неизвестностью Алтай. ...вступив в связь с преступными элементами... Какой знакомый голос! ...В теплушке душно. Монотонно татакают колеса. Вагон покачивается, пока­ чивается и подвешенный под крышей фонарь, вырывая из густой, вязкой темноты узлы, чемоданы, нары с вповалку лежащими на них стариками, женщинами, деть­ ми. Люди, пережившие ужасы блокады, измученные трудной дорогой, забылись тяжелым беспокойным сном. Во всем вагоне не спит только мальчишка. Подперев голову грязными кулач­ ками, смотрит он, думает и думает, стараясь детским разумом своим разобраться во всем происходящем. Зачем — война? Разве она нужна кому-нибудь? Почему мы должны куда-то ехать, одни, без папы? Папа на фронте, и его могут убить бомбой, как убили со­ седнюю девочку Галю и ее бабушку. Он сидел с Галей за одной партой. Теперь нет ни Гали, ни парты, ни школы... Трудно, ох, как трудно разобраться во всем этом несмышленому десяти­ летнему мальчишке. Расспросить бы маму... Мальчик смотрит на лежащую рядом мать. Мать лежит спокойно и, кажется, будто бы не дышит. В полумраке белеет ее лицо. А может, она и вправду не дышит? Может, она умерла? Ведь умирали же в их вагоне маленькие детишки. И старик один умер. Ужас леденит сердце мальчика. Он трясет мать за плечи: «Мама, ма­ мочка!» — Ну, что ты, что ты, Юрочка? Ты испугался, глупенький? Ну, успокойся сыночек... Мать прижимает к груди рыдающего, дрожащего ребенка, ерошит слипшиеся густые волосы, целует, приговаривая на ухо что-то ласковое, нежное — то, что умеют говорить лишь матери. Юрий успокаивается и, всхлипывая, засыпает. Погружаются в дрему и сосе­ ди по вагону, разбуженные его криком.