Сибирские огни, 1963, № 12

вая невидимую пыль с подоконников и шахмурадовых цветов. А Шах- мурад, взъерошенный, злой, шипит: -— К чему этот парад? Кому это нужно? Будто весь год ничего не делали, а сейчас взялись. Была работа? Была. Ну и показать ее... И ковры... Если они собственность Садвокаса — пусть у него и останутся, если интернатские — нечего тащить в свой дом! Директор по одному вызывает в кабинет учителей для заданий и инструктажа. Шахмураду предложил спешно выпустить стенгазету ан­ тирелигиозного характера и поставить на ней четвертый номер. В узкой комнате, из которой в интернат вынесли трюмо, а в школьный вести­ бюль — фикус, поднялась буря. — Газета, да и то за первым номером, выйдет только после отъезда комиссии, — кричит Шахмурад. — Моя вина. Упустил. Вообще не про­ водил никакой антирелигиозной работы, но потемкинские деревни соз­ давать не намерен. Комиссия приедет и уедет, а ребята останутся. Мне с ними работать. Я хочу, чтоб меня уважали! Они не слепые... — Оценку нашей работы будут делать не ученики, а комиссия! — кричит в ответ раздраженный директор. — Имейте в виду: я скажу обо всей этой подготовке! — Пожалуйста! Тебя оценят. Скажут: принципиальный товарищ, а директор — старый очковтиратель. Снять его! И сядешь на мое место? Ты этого добиваешься? Шахмурад, громко хлопнув дверью, выбежал из кабинета. Комиссию встречали торжественно. Целый обоз из пяти лошадей, запряженных в легкие брички, выехал в райцентр. Товарищей из обла­ сти было всего трое: очень усталый и, вероятно, очень больной казах с миндалевидными глазами; инспектор по начальным классам — молодая женщина в горжетке из чернобурки, висевшей спасательным кругом на ее плечах; да биолог, тоже молодой, в узких брюках и ботинках на не­ обычайно толстой подошве. Пошли по урокам. Женщина побывала и у меня. Я начала с объяснения нового материала, но от волнения заика­ лась и краснела, поминутно поглядывая на чернобурку, теперь уже на­ детую поверх платья. Стеклянные глаза горжетки почему-то выводили из равновесия. Хотелось, как когда-то на практике, выбежать из класса и где-нибудь в коридоре вволю поплакать. Выручили ученики. Они так усердно тянули руки, так старательно отвечали, что я наконец оторва­ лась от чернобурки и заставила себя по возможности забыть о присут­ ствии посторонних. Прислушиваясь к ответам, я вдруг увидела, что год вовсе не пропал даром: дети стали свободнее владеть речью, и глаза их выражали живой интерес, а главное, — желание помочь, помочь мне, как своему, близкому человеку. Ну, и пусть эта женщина записывает все промахи: мои, ребячьи. Я слышу, как скрипит ее авторучка, шуршат страницы блокнота. И все-таки чувство удовлетворения, почти гордости овладевает мной: я у себя, я дома... На перемене ребята наперебой спрашивали: — Апай, мы не подвели вас? Мы так старались, так старались... Обычно они называли меня «Софья Пална». Апай — значит, стар­ шая сестра. И хотя я знaлa^ что это просто вежливое обращение, в те минуты оно обрело для меня глубокий смысл. — Вы молодцы! Всегда молодцы, — уверенно отвечала я, несмотря на то, что чувствовала: урок инспектору не понравился, и мне нагорит. На итоговом педсовете было перечислено множество моих грехов: неграмотность учеников, их промахи в речи, небрежный почерк, пропу­ щенные ошибки в проверенных мною тетрадях... Впрочем, ругали и дру­ гих, но мне казалось, что мое имя упоминается чаще. Убитая, раздумы