Сибирские огни, 1963, № 12

— Положи под бок подушку. Подать? — Еще что! Может быть, мы все-таки примемся за урок? Без твоей помощи я давно уж что-нибудь да знала. Шел бы домой. Терпение Шахмурада неистощимо. — Айналайын, — говорит он, — тебе трудно будет. Я вот что при­ думал: стану готовить тебе к каждому уроку переводы тех слов, кото­ рые могут быть непонятны ученикам. Ты можешь всегда потребовать обратного перевода и узнать, правильно ли тебя поняли. А? — Это идея, — соглашаюсь я. — А что значит айналайын? — Милая, — краснеет Шахмурад. — Ну, вот, хоть с одним словом познакомилась, наконец-то, — ста­ раюсь я придать голосу как можно больше иронии. — Это вовсе не плохое слово.., Шахмурад открывает книгу. — Начнем. Но тут в комнату торжественно входит шеше, неся перед собой самовар. — Она говорит, хватит заниматься, — переводит Шахмурад. — Без чаю никакая наука в голову не пойдет. — И от себя добавляет: — При­ дется пить. Не отправлять же старушку назад. Да не сердись, Соня. Мы все наверстаем. Просто не знаем, с какого конца начать. Вот посмот­ ришь: месяца через два ты будешь свободно понимать казахскую речь. Шахмурад — хороший человек. Это скажет каждый ученик в шко­ ле. Не знаю, скажут ли так о Нутфулле. И все-таки мне очень хочется, чтобы рядом сидел Нутфулла, красивый, кудрявый Нутфулла... * * * Педсовет. Он проводится на казахском языке, и хотя изредка про­ скальзывает знакомое слово, в основном мне пока приходится хлопать ушами. Во главе столов, составленных буквой «т», Садвокас Садвока- сыч. Возле него низко склонилась над протоколом Сауле. Склонилась так, чтобы удобнее поглядывать на Нутфуллу. Два брата-аксакала Аби- кен Бисенович и Гани Бисенович сидят друг против друга, поближе к директору. Сидят, похожие, как отражения в зеркале. Оба грузные, с бородками клинышком. Только у Абикена борода белая, а у Гани — се­ рая. В конце стола светятся огромные испуганные глаза Нурии, препо­ давательницы музыки и пения, женщины болезненной, с желтым утом­ ленным лицом. Нурия — вторая жена учителя Абикена. Ей лет три­ дцать, а ему — около шестидесяти. Первая жена учителя — совсем больная старуха. Она живет в одном доме с Нурией. Ноги у старухи разбиты параличом, она не поднимается с постели. Я смотрю на испу­ ганные глаза Нурии, и мне кажется, что она прислушивается: не раз­ дается ли из дома, расположенного вблизи школы, детский крик и плач. Детей у Нурии четверо, все мальчишки! Мне жаль ее. Нурии хо­ чется к детям, но необходимо присутствовать на педсовете. Каждый раз ее ругают за что-нибудь: за слабую самодеятельность, за шум в классе, наконец, за то, что мало читает газет. Нурия привычно молчит, все мыс­ ли ее, вероятно, там, в домике под плоской крышей, где носятся дети, не слушая окриков неподвижной старухи. Во дворе нетерпеливо мычит непоеная корова и ржут кобылицы... Нурия как-то жаловалась, что ей трудно управляться и дома, и на работе. Она нигде не успевает, но Аби- кен с каждым годом становится скупее. Он не хочет, чтобы Нурия брала меньше часов. «Все равно ты не столько работаешь, сколько по декрету ходишь» — говорит ей Абикен. А Нурии стыдно, она знает, что хуже работает, не так, как раньше, но ничего не может поделать.