Сибирские огни, 1963, № 12

я хочу слышать учеников! Пусть они смеются, когда смешно, пусть да­ же немного пошумят. — Вопросы есть? Все ясно? Тогда Укульбеков своими словами рас­ скажет, о чем я прочитала. Мальчик, пышнощекий, юркий, не идет, а просто рвется к доске. Отвечает уверенно, хотя нужные слова подбирает с трудом: — Мальчик дворовый, — сообщает он, — посадил в салазки девоч­ ка... нет, девочку Жучку. Жучкина мама смотрит в окно и сердится. Класс молчит. — А что такое дворовый? — с надеждой спрашиваю я. — Фамилия мальчика, — убежденно отвечает Укульбеков. Придя в себя, объясняю, что Жучка — это Жучка, а когда добира­ юсь до слова «дворовый», раздается звонок. Меня осеняет. Разве можно казахам преподавать русский язык, не зная их родного языка? На па­ мять приходят слова Ленина об обратном переводе. Ведь я не могу пользоваться этим методом! В учительской спрашиваю Нутфуллу: — У тебя учебников нет? По казахскому языку? — Нет, а тебе зачем? — Раз человек просит, значит — надо, — отвечает за меня Шахму- рад. — Достану вечером и принесу. Хорошо? — Хорошо, — неохотно соглашаюсь я. Откровенно говоря, не хо­ чется, чтобы Шахмурад заходил к нам. Он неплохой парень: веселый, деятельный... Удивительно, как это удалось ему выпросить у скупущего бухгалтера деньги на саженцы! Он уже успел съездить за ними, и те­ перь у школы зябнут на ветру сотни прутиков; на подоконниках в цве­ точных горшках под стеклянными банками потеют отростки, и биоло­ гическая «будка» — так называет Шахмурад свой кабинет за его скром­ ные размеры — обогатилась свежим «сеном» — осенним степным герба­ рием, собранным ребятишками и учителем. Шахмурада постоянно разыскивают ученики, разжимают перед его носом кулаки, открывают коробочки, оттуда выпрыгивают взъерошенные тараканы, козявки, страшные волосатые пауки. Он вечно кому-то нужен, и его широкое лицо всегда сияет. И все-таки я счастлива, что мы редко остаемся вдвоем, потому что тогда Шахмурад перестает быть Шахмурадом, тускнеет, зе­ ленеет, и я сжимаюсь, ожидая неприятного объяснения. Вот если бы на его месте был кудрявый Нутфулла! Но Нутфулла с некоторых пор от­ носится ко мне настороженно, он словно прикидывает, гожусь ли я в жены его другу. Напрасно беспокоится: я вообще не думаю выходить замуж, а за приземистого, коренастого Шахмурада тем более. Мне два­ дцать лет, но с ребятами я еще не дружила, да и подруг у меня было негусто. В педучилище была у меня единственная задушевная подруга — толстенькая хохотушка Зина Корабельникова. Я увлекалась баскет­ болом, Зина — танцами. Нас звали «Тарапунька и Штепсель», но от этого наша дружба не страдала... Мы старались представить себе, ка­ кими будем в старости. Зина утверждала, что я согнусь крючком, а она совсем расплывется, «как шаньга». И все равно мы будем ходить вме­ сте, две разные старухи, страдающие одинаковой одышкой. Что делает сейчас моя Зина? Зина, которая самоотверженно простаивала со мной вечера танцев, потому что в училище парни были низкорослые и не ре­ шались меня приглашать! Да, с Зиной мы дружили. Но это ж Зина! Неужели Шахмурад не видит, что он на добрых полголовы ниже меня, а Нутфулла не замечает, что мы с ним были бы красивой парой? Я иду из школы, думаю о Шахмураде, Нутфулле и своем решении изучить казахский язык. Холодный ветер сгибает саженцы, несет из степи снежную пыль и никак не может прикрыть замерзшие комья зем­ ли. Никто из учеников не провожает меня. Чужая бреду по чужому