Сибирские огни, 1963, № 12
В облоно мне дали выписку из приказа, где говорилось, что Ряза нова Софья Павловна назначается преподавателем русского языка в пятых — седьмых классах казахской школы Н-ского района. И снова дорога. Грузовик поднимает белую, как мука, пыль, кото рая не рассеивается, а стоит в воздухе, словно дымовая завеса. Степь. Сухие былинки сплошь затканы серебряной паутиной. На горизонте па утина сливается с прозрачным струящимся маревом, и кажется, будто навстречу рвется, не давая прохлады, сверкающая река. Едем. Со мной мои молодые коллеги Шахмурад и Нутфулла. Шахмурад — биолог, Нутфулла — математик. Они только что окончили институт. Нам пред стоит работать в одной школе. Шахмурад ведет себя несолидно: визжит от счастья, встречая зна комые с детства картины, прыгает, рискуя вывалиться из кузова, и его чернущее широкое лицо, из тех, о которых говорят — «решетом не на кроешь» — выражает сплошной восторг. Нутфулла, высокий, кудрявый, красивый юноша, хмурится. — Недоволен, что в Караганде не оставили, — поясняет Шахмурад. — Думал, ему сразу место директора школы предложат. Но почему-то не предложили. Нутфулла отмалчивается, и Шахмурад затягивает непонятную пес ню, длинную и однообразную, как наша дорога. «Китайские пагоды, Индия!» — горько смеюсь я над собой. В сто роне изредка торжественно проплывает глиняная развалюшка. Немно гие уцелевшие углы ее словно слеплены из кусков раскисшего хозяйст венного мыла. Я с тоской перевожу взгляд на свои тюки, лениво перека тывающиеся от борта к борту, и мысленно упрекаю маму, снарядившую меня, как в полярную экспедицию. Мои мысли тянутся назад, в Злато уст. Но я заставляю себя думать о будущем и робко пытаюсь заглянуть в него. Воображению рисуется маленькая комнатка. Она волнует глав ным образом потому, что мама сунула в мой чемодан прекрасные тюле вые гардины, и мне очень хочется иметь окна, на которые их можно было бы повесить. Распаковываю тюки, украшаю стены ковром и кар тинами. На картинах леса, горы... Можно реже подходить к окну и не смотреть на эту степь, бесконечную и необжитую, как космос. Накры ваю скатертью стол, ставлю лампу с абажуром. Получается довольно уютно. Все-таки хорошо сделала мама, снабдив меня всем необхо димым... ...Кто-то беспорядочно разбросал по пыльному пригорку плоские кирпичики непропеченного хлеба. Кто-то построил некоторые из кирпи чиков в длинные ряды, проковырял в сером мякише дырки... Таким по казался мне аул, куда мы приехали к вечеру вторых суток. Аул состоял из мазанок-улиц, мирно дремавших под общей плоской крышей, и ма занок-одиночек. Двери низкие — в них пройдет, не сгибаясь, только ре бенок; окна и того меньше — подушкой можно заткнуть. Все на вид не прочное. Казалось, приурежет хороший ливень — и аул превратится в кучи глины и песка. Уцелеют разве что юрты, пышными домашними ка раваями поднявшиеся по окраинам. Среди саманного убожества, как океанский пароход среди лодчонок, возвышалась двухэтажная школа. Мы в нерешительности остановились в длинном, пахнущем олифой коридоре: ноги с трудом отрывались от пола, каждый шаг сопровождал ся пощелкиванием. Шахмурад потрогал половицу, покачал головой: — А ведь пол высох. Да-а, если и в классах так, то пусть директор покупает нам казенную обувь. Здесь в два счета останешься без подме ток... Вы заметили, нас почему-то никто не встречает: ни оркестров, ни цветов?.. — А чевой-то вы издеся потеряли? — раздалось за нами. I
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2