Сибирские огни, 1963, № 12

Нужно сказать, что и позднее с практикой у меня как-то не клеи­ лось. Я пришла в уныние, решив, что ошиблась в выборе профессии, и проявила полное равнодушие к месту будущей работы, чем привела в умиление комиссию по распределению молодых специалистов. Лишь директор нахмурился: — Как это все равно? — пожал он плечами. — Безразличие в та ­ ком вопросе — нехороший признак. Меня направили в Казахстан, в распоряжение Карагандинского облоно. Вначале я поехала домой, в Златоуст, где изрядно обобрала маму, а потом, нагруженная тюками и чемоданами, пустилась в дале­ кий путь. Трое мужчин, мои соседи по купе, пили, по их собственному при­ знанию, от самой Москвы. Мама, боясь оставить меня в неподходящей компании, пошла узнать у проводника, нельзя ли мне перейти в другое купе. Оказалось — нельзя. Мама заволновалась, щеки ее покрылись красными пятнами. Я почувствовала облегчение, когда поезд тронулся и мамино рас­ строенное лицо скрылось из виду. — Значица, так сказать, новый работник на ниве просвещения? — насмешливо произнес один из попутчиков, такой худой, что казалось, будто он болтается в собственном пиджаке, стараясь выкарабкаться из него. — А что! Это надо обмыть. Отказываетесь? Правильно! Учителям не положено, хотя практически, так сказать, многие из них, как и мы грешные. Другой, лысый или бритый — не поймешь — с треугольничком на жирном затылке, подхватил: — Именно. А вообще-то, девушка, кой черт дернул вас идти на эту работу? Покоя, как у попа — ни днем, ни ночью, а навару — никакого. Высоких материй хоть отбавляй, а зарплатишка... Обижаетесь, — пре­ рвал он себя, видя, что я молча карабкаюсь на полку. И так в течение дня, опоражнивая бутылки, мужчины изощрялись в остроумии на мой счет; в конце концов я возненавидела до спазм в горле и того, кто болтался в своем костюме, и того, у которого жирный затылок, и даже третьего, молчаливо вздыхавшего после каждого ста ­ кана. Мое терпение истощилось, и когда жирный протянул мне пустую бутылку, сказав: «Возьмите, пригодится для наглядного пособия»,— я разразилась слезами и громовой речью. Сказала ошеломленным спут­ никам, что они хапуги и казнокрады, отживающие типы прошлого, что в социализм они пробрались случайно, а к коммунизму их близко не подпустят. Нарисовала гнусную картину их сомнительного настоящего и печального будущего, когда они, окончательно спившиеся, умрут в вытрезвителе. На следующий день вино исчезло из нашего купе. Преобразившие­ ся мужчины наперебой подавали мне чай, уверяя, будто бросили пить, благодаря моему замечательному таланту убеждать, что их поведение я могу рассматривать, как первую победу на педагогическом поприще. Но я не особенно обольщалась на этот счет, так как чувствовала: пере­ лом произошел совсем по другой причине — у моих попутчиков кончи­ лись деньги. Тем не менее мир был заключен. Соседи дружно втиснули меня со всеми моими тюками и чемоданами в такси. Я оглянулась: три нелепые фигуры на фоне красивого вокзала махали мне вслед шляпами. «Победа» с кокетливым клетчатым пояском на боках мягко нырнула'за бугорок, и город, сверкающий, как новая игрушка, расстелил перед ней горячую ленту асфальта...