Сибирские огни, 1963, № 12
ясь, и как была сгорбленной, так и пошла к выходу, опершись на клюку. В дверях Ксения придержала старуху: — Бабуся, как выйдешь из ограды, говори погромче: «Увезли, увез ли, голубушка!». — Пошто так-то? — Старуха немного выгнулась и удивленно по смотрела на непрошеную гостью. — Так надо, потом объясню... — Не буду говорить! Кого увезли? — Ну, вещи! — обозлилась Ксения и растерянно оглянулась. — Тебе, старая, не все ли равно? Шофер курил у ворот и нервничал: — Чего не грузитесь? — Плохи дела, браток! — сокрушенно вздохнула Ксения. — Муже нек все подгребло умел давеча. Так что вот... ничего не поделаешь... — Ну, а я тут при чем? Плати за прогон, как подряжались! — За прогон возьми, как с пассажиров. Завсегда пожалуйста! Чего ж платить зряшнее? У меня малютка-сынок на руках, ограбленная вдо бавок, — сам посуди! Вот, что на мне — то и мое. Посочувствуй, пожа лей, браток!.. Шофер так поскреб затылок, что аж фуражка слетела с головы и плюхнулась оземь. — Эх, язви! Давай хоть так!.. Ксения отсчитала серебром и медяками. Шофер сунул деньги в карман и угнал машину. — Это чего ж ен так осерчал? — полюбопытствовала старуха, пос ле того, как грузовик утонул в синеве леса. — Хапуга! Шерамыжник! Шкуродер проклятущий! Вишь, чего за хотел: «Как подряжались»! Дудки! — неистовствовала Ксения совер шенно искренне, до хрипоты в голосе. — А вещичек никаких твой муженек от меня не увозил! Ты уж, ка- сатушка, зря не мели чего попало... — выслушав Ксению, заявила бабка и пристукнула посохом. — Случаем, коснется суд до дела — с меня не взыщи! Господь накажет, ежели чего кривить почнешь... — Что вы, бабуся?! — от души рассмеялась Ксения. — Я так, по нарошке... Вишь ты, какое дело, — посуди сама: шофер не захотел вез ти, куда мне надо было, пришлось на мозги накапать — поднаврать с три короба, и посулить, понятно, куш изрядный, а то... — Разумею, чать не глупая! — насупилась бабка, перебивая Ксе нию.— Токмо грешной неправедно содеяно...Молода, а уже кручена-вер- чена, как повитель. Не образумишься, так и будешь век свой дурью ма яться, непутевая... От бабкиной избы Ксения и Егорка добирались на большак пеш ком. Столбовой тракт — за речкой, на бугре. В ожидании попутной ма шины присели отдохнуть. Стояла полдневная жара. Было душно и горь ко от перезрелой полыни. Порой слабый ветерок схватывал пыльцу с дороги и нудно шуршал ею по жухлой и жесткой траве. На зубах хру стел песок, запеклись губы и пересохло во рту. Егорка тоскливо посматривал то на прилегшую мать, то на далекое марево, что струилось поверх неясной черты горизонта. А мать согну лась и лежит у придорожья, как большой клубок перекати-поля, милая сердцу, дорогая и, вместе с тем, как бы чужая, постылая. Отчего так? Ведь чего-либо скверного она для Егорки не делала, зря не наказывала, а вот сердце остыло, не греется оно радостью, когда мать жалеет и хо чет приласкать.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2