Сибирские огни, 1963, № 12
— Сама не знаю! Так вышло, Гриша... — Странная ты... — Не сердись, милый! Что-то хлопало и шуршало, вроде ремня на маховике, трещал дви жок, слышался людской гомон и гул работающих моторов. «И чего он к ней... — мысленно осуждал Егорка отца, догадываясь, что тот, вернувшись с последнего рейса, сердится, упрекая Ульяну за неприветливую утреннюю встречу. — Вот непонятливый! Да мало ли что? Не в духе была, иль обида какая. А может, норов показала, как дед говорил: без характера — что за женщина, та ж лозина без сучков». Светлая полоса на полу расширилась, щелкнул выключатель, и через порог шагнул отец, землисто-темный, усталый. — Вот где ты, оказывается! — сказал он. — Не спишь? — Нет, папка. — Ну и как? — Порядок... — Ох ты, рыбак, рыбак!..— садясь на ящик, грустно улыбнулся отец и, подперев кулаком впалую щеку, задумался. Вошла Ульяна с тазом воды: — Умойся, Гриша! Отец стянул пропыленные сапоги, снял рубашку. «Как же он исхудал, бедный, — одни мослы да кожа...» — пожалел Егорка отца, видя его отощавшее тело, кровно родное, будто свое собственное. Поужинав, отец и Ульяна вышли и не вернулись до утра. 10 Еще солнце не взошло, а Егорка уже на ногах. Тихо в эти минуты вокруг. Люди только что пробудились, говорят вполголоса, делают все почему-то без шума. Словно ночной покой все еще не выпускает их из ласковых, но крепких объятий. Явилась тетка Ульяна, чуточку сонная и медлительная. А отца не было — спозаранку укатил в рейс. — Как спал, не боялся один? — Чего бояться-то? Что, я маленький? — по-взрослому ответил Егорка и принялся одеваться. Ульяна чему-то улыбнулась и шаловливо потеребила вихры на ло бастой голове мальчика: — Погоди, Егорушка, не надевай старое. Надень это, новенькое!— и Ульяна достала из ящика красно-зеленую клетчатую футболку, синие сатиновые штаны с застежками «молния» на боковых карманах. — А вот сандалики и чулочки... Егорка зачарованно смотрел на обнову, а потом поспешно сбросил с плеч дырявую, выцветшую и грязную рубашонку и прильнул лицом к груди Ульяны. — Родненький ты мой, Егорушка! — приласкала Ульяна Егорку.— Ну, не расстраивайся, дорогой! Все хорошо будет. Одевайся и гу ляй себе... Но гулять и прохлаждаться в тот день Егорке не довелось. Когда он вышел из боковушки, умытый, причесанный и одетый с иголочки,— солнце уже выкатилось из-за сиреневой каймы горизонта и светило яр ко, празднично. Казалось, всем теперь на свете хорошо, и все счастли вы. Даже воробьи-воришки и те совсем по-иному резвятся и чулюкают что-то свое, задорное, будто и им нынче удалось отыскать уйму лако мого корма.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2