Сибирские огни, 1963, № 12
тателем» и заживо закопанный в землю кулачьем в 1918 году на Тамбовщине: «Послушай, — говорит он Лизе, — а нельзя сделать такое сгущение науки, чтобы все книги разом понять?» Особенно богаты выразительными ре чевыми портретами те главки, в которых рассказывается о работе Лизы в прием ной председателя ВЦИКа Я. М. Сверд лова. Кто только не побывал здесь, в ма ленькой комнате под номером 237 во Втором доме Советов! Неуклонное пра вило, установленное Свердловым, гла сило: «Ни один рабочий, ни один кресть янин не должен уйти с приема, не полу чив исчерпывающего решения по свое му делу». И они шли и шли сюда нескон чаемой чередой — со своими делами, бедами и заботами. Вот молодой рабо чий-коммунист пришел сюда с уже гото вым проектом: «Разом отменить все деньги!» ( « — Я, товарищ Свердлов, но чей не спал. Я, товарищ Свердлов, все думал и думал. И я, товарищ Свердлов, придумал, удивительно просто можно покончить с буржуазией»). А этот посе титель — представитель фабкома, при ехавший в центр за сырьем, — пришел жаловаться на местных головотяпов и бюрократов: «А товарищ Сивков? Ведь это человек из нашей трудовой среды, испытавший на себе тяжесть прежней жизни. И вот теперь, когда его посадили наверх, то есть на почетное место, он вдруг облек себя в личину прежнего вре мени». И снова деревенские сермяги, лапти, онучи: « — Им, мироедам, все на выгоду, все на прибыль, — говорили хо доки, посланные деревенской беднотой. — Попу похороны помогают, гробовщи ку — мор, а кулаку — голод». Подлинным героем книги Драбкиной является Владимир Ильич Ленин, кото рого ей посчастливилось лично знать и наблюдать в самых разнообразных об стоятельствах — и дома, в кругу родных и друзей, и в будничной, каждодневной работе, и в концертном нетопленном за ле, и на трибуне — спорящего, убеж дающего. Как будто никаких особенно новых ленинских черт и не прибавил автор кни ги к тому облику, который с детства сло жился в душе у каждого из нас. Ленин ский демократизм, ленинские убежден ность и страстность, острота и сила ле нинской мысли, ее гениальное, стреми тельное проникновение в самую сущ ность происходящего, широчайшие^ исто рические обобщения, полемический тем перамент, ленинские доброта и неприми римость... Мы читали об этом уже не раз и в воспоминаниях соратников Ленина, и в книгах наших писателей. В воспоминаниях Драбкиной (именно потому, наверное, что это не просто вос поминания, а книга, обладающая всеми свойствами подлинно художественного произведения) образ Ленина получился удивительно цельным, живым и досто верным. Это ощущается во всем — и з отдельных деталях, и в тех обобщениях, которые возникают в книге как резуль тат многолетних авторских наблюдений и размышлений. «Поражало его умение вести разговор одновременно с несколькими собеседни ками, — читаем мы в главе, озаглавлен ной «Работа пошла!» — он сразу засы пал всех быстрыми, короткими вопроса ми, требуя ясных и точных ответов, и тотчас ставил новые вопросы: — Вы приняли меры? Какие? Когда? День и час? Или: — Проверили ли вы? Сколько? Кому передано? Кто за это отвечает? Его речь, особенно когда он брался за самые коренные вопросы, за решение таких задач, которые другим казались невозможными и неосуществимыми, или же когда он был разгневан, была выра зительна до предела: — Нажмите свирепее... Изо всех сил... Энергично... Сверхэнергично... С ультра- бешеной энергией... — Дело девятое и смешно даже один час над ним думать! Рутинерство.., Лжеученость... Мертвечина... — Не марксизм это, а левоглупизм... Интеллигентская истерика... Кисейная барышня... Ein Helleridiot!.. Прозрачный идиот! Если он смеялся, то смеялся, но если уж гневался, то гневался. Тут пощады не было никому. Такой беспощадный, яростный гнев,— добавляет автор, — вызывали в нем обычно не действия классовых врагов: к ним в его душе горел ровный огонь по стоянной ненависти. Взрывы гнева чаще всего были у него порождены случаями бездушного бюрократизма и невнимания к народным нуждам и к делу революции со стороны некоторых советских работ ников». Точен и выразителен в изображении Драбкиной внешний облик Ленина. «Вла димиру Ильичу, — пишет она в той же главе, — тогда только что исполнилось сорок восемь лет. Он был крепкий, плот ный, подвижный. Жесты и интонации его были стремительны и энергичны. Движения — точны, быстры, пластичны. Когда он, стоя на ораторской трибуне, порывисто наклонялся вперед и заклады вал руки за спину или же рассекал ими воздух, в нем чувствовался опытный конькобежец, пловец. Для человека его поколения, у которого спорт был не в чести, присущая Владимиру Ильичу лю бовь к физическому движению была про явлением особых свойств характера». Из этих штрихов — выразительных и точных — и слагается в книге^ Драбки ной цельный, живой и зримый образ, образ, обогащающий наше представле ние об Ильиче, истинно художественный образ, обладающий большой впечатляю щей силой.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2