Сибирские огни, 1963, № 12
в город. А когда уезжали, дядя Ваня все посматривал на Егорку и что- то шепотом говорил матери, когда она красила перед зеркалом пухлые губы. Мать, видно, возражала. — Валандаться с ним! — вдруг почти громко сказал дядя Ваня.— С довеском по городу не хватало! — Ах, вот как? — округлила мать свои прозрачные глаза и щелк нула замком лакированной сумочки. — В таком случае — валяй без меня! — Что ты, Ксюша! Как же я один, моя карамель-подушечка? — Мой сын, а значит и твой... Знал, кого брал! — Конечно, конечно, моя дорогая! — и к Егорке: — Поедешь с на ми в город? — Не хочу! — отвернулся Егорка. — Вот! Что я говорил? — Толстощекое лицо дяди Вани порозовело и расплылось. — Ну, как знаешь... — согласилась мать и показала Егорке, где найти молоко и вчерашний суп. Сели они на попутную машину и — только пыль столбом. А Егорка так и не зашел в избу. Нет, он не боялся темноты, а просто так: не хоте лось, да и все! Долго просидел он на скамье под черемухой, а когда уж очень захотелось спать, свернулся калачиком и пролежал до утра. Во сне видел отца в белой рубашке, разорванной и мятой. Бледный и худой, как после болезни, а в серых глазах искорки, словно на солнце снежин ки блестели... Где он теперь? Наверно, хлеб на элеватор возит. Там, ко нечно! «Сейчас шоферы на вес золота! — вспомнились Егорке слова Прошкиного отца. — Страда!» По дороге мчались грузовики. Отсюда видно, как сворачивали они от крайней избы и исчезали в мутно-лиловой дымке. Сходить бы туда Егорке, хоть посмотреть. Авось, отец проедет, и они повстречаются... А дом — куда он денется? Пусть его Трезорка стережет... На тракте просторно — куда ни глянешь. По обочинам застарелая полынь качалась и сеяла горькое семя свое. Пронеслись машины с меш ками доверху, пахнуло пылью, и Егорка потонул в ней вместе с жухлы ми лопухами и репьем. «Папка!» — захотелось крикнуть вдогон, но в горле сдавило и защипало глаза. А что, если на элеватор пойти? Там и отец разыщется. Куда машины, туда и Егорка. Может, кто смилости вится — подвезет... Стоит лишь руку поднять, — шофер откроет кабину и скажет: «Садись, парень!». И — понеслись! Промелькнут и закружат ся березовые колки, поплывут комбайны по степи, а там и заводские трубы покажутся невдалеке... На элеваторе, возле своего грузовика — отец. Он улыбнется: «Здорово, сынок! Ты как сюда?». А вот, — скажет ему Егорка, — к тебе! Насовсем к тебе, папочка родненький! Босой, в рваных штанишках и полинявшей, в полоску, рубашонке, понуро брел Егорка к городу и с тоской посматривал на проходящие машины. Вот пробежала трехтонка, отпечатав на пыльной дороге две мереженные стежки, а между ними в ряд чернели точки. — Горючее течет! — закричал Егорка, взмахнул руками и вихрем помчался догонять автомашину. А та съехала в ложок и стала. Шофер, выйдя из кабины, отцепил ведро и побежал в заросли камыша. — Дяденька, бензобак прохудился! Шофер — пожилой, коренастый — налил в радиатор воды и осмот рел сначала Егорку, а затем обошел грузовик и заглянул под кузов. — Ты, парень, как догадался, что горючее протекает? — А по каплям! — охотно пояснил Егорка, с надеждой посматривая на кабину. — Смотрю — пятнышки... Бензин, значит! А капля хоть и малюсенькая, а чистерны бережет!
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2