Сибирские огни, 1963, № 11
— Нельзя, — проговорил Захар Большаков, кажется, не разж-имая губ. — И выводить отсюда без милиции — не следует. Дело тут, видать, не шуточное... ...Анна по-прежнему металась на кровати. Она то стонала, то вы крикивала беспрерывно: «Леня! Ленюшка, сыночек мой...». Бредила она или была в сознании — понять никто не мог. Женщины, хлопотавшие вокруг ее кровати, вопросительно глядели на председателя с бригадиром, но ничего не спрашивали, понимая, что скоро и без того станет все известно. Большаков взял из рук бригадира лампу, поставил на стол, сказал : -— Ступай, позвони. Скоро там врачи и... милиция... Затем подошел к больной, склонился над ней, положил ей на лоб- ладонь. — Анна, Анна, — дважды проговорил он. — Ты слышишь меня? Женщина затихла, чуть кивнула головой и заплакала. — Ничего, теперь все хорошо будет. Ты расскажи, как же это... с Ленькой?.. И за что — тебя на мороз? По горячим щекам женщины обильно потекли слезы. — Ну хорошо, хорошо... Потом расскажешь, когда выздоровеешь, — чтобы успокоить ее, сказал Захар. — Нет, — снова пошевелила головой Анна. — Может, я и не выздо ровлю... А сыночка моего он, Евдоким, в подземелье... А сам переполох поднял — утонул, мол... Все по наущению... и благословению... матери Серафимы. — Что за Серафима такая? — Дык ваша... зеленодольская... проклятая. В миру — Пистимея Морозова. В голову Захара словно молотком заколотили. А женщина продол ж а л а говорить, через силу выталкивая иногда слова по одному: — Она ить, Серафима... самолично иногда спускалась... к Ленюшке. Все божьей карой грозилась. И отшибли у ребенка ум. Когда Исидор пришел с фронту — и его запугали с Евдокимом... И меня. Шутка ли, мол, — сына... от армии... от войны... укрыли. Не погладят, мол, за это... Сколько я слез тайком пролила... А потом — не стало их, слез-то. Кон чились. Сказала я — не могу больше, объявлю всем людям, пойду... Ев- доким-то и сказал тогда — бес в тебе заговорил! И заставил... меня... выморозить его... беса... Большаков и слышал и не слышал ее последние слова. Перед г л а зами его запрыгали строчки: «Здравствуй, племянница, каково пожива ешь? Приезжай в эту среду на базар». И опять в голове заметалось: «Но ведь надо же что-то делать, немедля... хотя и в среду только на б а зар зовут. Кто зовет? И что сейчас можно было сделать, в этакую непогодь?» За окном выло и стонало. Ветер свистел в печной трубе, рвал окон ные стекла и в бессильной ярости кидал в них целыми ведрами снега. Слишком много обрушилось сегодня на З а х ар а событий. И он не то, чтобы растерялся, но как-то не мог пока связать их одно с другим, хотя и чувствовал уже, что какая-то связь между ними существует. Из-за стона ветра никто не расслышал шума шагов на крыльце и в сенях. Дверь в избу раскрылась тоже бесшумно, и через порог пере ступили три залепленные снегом фигуры. В одной из них Большаков узнал старшую дочь Круглова, в другой — Веру Михайловну Смирнову. Третий — мужчина — был Захару незнаком. Но Большаков понял, что это тоже врач и что возле Красновой они уже побывали. Милиционеров еще не было. Вера Михайловна торопливо раздевалась. Мужчина спросил горя чей воды, чтоб вымыть руки.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2