Сибирские огни, 1963, № 11
— Это что, пропасть, что ли, настает... — произнес он, разм атыва я заледенелый шарф. Потом долго расстегивал окоченевшими пальцами полушубок и, скинув, наконец, его, прошел к столу, бренча по полу косты лем, сел, ладонями обхватил горячий электрический чайник, пытаясь отогреть пальцы. — Все косточки ночью так и разламывало, едва-едва поднялся. К вечеру, однако, пурга заметет, слышь, Захар, — сказал ста рик, оставляя в покое чайник. — С сивера все небо мутью заволокло. Ты это имей... — Как.же, имею в виду,— промолвил Зах ар , налил Анисиму чаю.— У меня у самого правое плечо — как барометр. В магазине такого не купишь. — Ага, — кивнул старик и, зажав в ладонях стакан, долго глядел куда-то мимо Захара. — Как же — помню про твое плечо — сам, к а жись, перевязывал когда-то... А я думаю — схожу пораньше, а то не з а стану ведь тебя... Старик был в поношенном, но опрятном, хорошо отглаженном пид жачишке, теплом вязаном свитере, добротных новых валенках. Но все равно тепло не держалось уж в этом теле. — Не доживу я, Захарыч, до весны, должно... — тоскливо сообщил Анисим и неглубоко, едва слышно, вздохнул. — Ну, что ты, Анисим Семеныч... Пей чай-то, грейся. Вот варенье, Мишка недавно на целый год закупил... — Ну как же, сейчас, сейчас, — торопливо встрепенулся Анисим.— Недавно ты у меня в гостях был, а теперь я вот пожаловал... Необычным казался Зах ару его приход. К ак а я забота привела ста рика? Шатров отхлебнул раза два из стакана, долго кряхтел, шевелился, будто стараясь поудобнее устроиться на стуле. — Я ведь что, Захарыч... Иришка-то все плачет, — сообщил он. — Днем, кажись, ладно, ничего, а ночью слышу — нет, плачет. Об чем — не говорит, да ведь чего... Митька-то, слух идет, — к докторше на стан цию бегал. З ахар тоже слышал этот «слух» от Юргина, кажется, или от Антипа Никулина. И тоже понимал теперь, отчего Ирина плачет. А старик вынул трубку, набил не спеша табаком, но прикурить, по обыкновению, забыл. — И как я его, стервеца такого, проглядел, пень старый! — б е зж а лостно обругал себя Анисим. — Сложные это штуковины — люди, — проговорил Захар . — Кто ж е знал, что меж ними... И что он, Митька... — Не-ет, как это я-то проглядел, — упрямо возразил старик. — Я их всех наскрозь вижу — и Фролку, и Устинку Морозова, и всех дру гих... придурков. А тут... — Чего ты видишь? — насторожился Захар . — Ну... может, не наскрозь, — словно ж е ла я успокоить З а хара , промолвил Шатров. — Может, так, блазнится. А все ж таки он ежится под моим глазом, коробится, как береста на угольях. — Да кто? — А Устинка же, говорю. Захар Большаков достал из кармана спички, чиркнул ’ и поднес к Анисимовой трубке. Тот принялся раскуривать ее, в трубке что-то забулькало, захрипело. — Отчего же ему коробиться, Анисим Семеныч? — словно без вся кого уже интереса, спросил Большаков.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2