Сибирские огни, 1963, № 11
щин, рассыпав по столу огуречные семена, сортировали их, ссыпая в лит ровые банки из-под варенья. Когда вбежала Клавдия, женщины с беспокойством поглядели на нее. — Клашенька! Д а на тебе лица нет! — ск а з ал а одна из них. — З а хворала. никак? — Вот... нехорошо вдруг стало... Дома еще ничего было... — Ложись-ка... На пол, что ли, вот сюда, к печке... Клавдия легла на расстеленные полушубки. Женщины укрыли ее чем-то сверху. — Может, в больницу? — Не надо... Отлежусь, — сказала Клавдия. Через полчаса она, действительно, встала. И до вечера провозилась с семенами. Уже стемнело, уже давным-давно ушли женщины. А Клавдия, не з ажи г а я электричества, все еще сидела за столом, положив руки прямо на кучу семян, не решаясь идти домой. В небольшое оконце она глядела, как вспыхивают огни в домах, как они разгораются все ярче и ярче в сгущающейся темени, разлиновывая поперек широкую улицу желтыми полосами. В этих полосах мелькали иногда люди. Вот, сгорбившись, тыкая вокруг себя костылем, прошел Анисим Шатров. Проехал на санях Андрон Овчинников, широко прошагал куда-то Егор Кузьмин. П р о б еж а ла, оглядываясь, словно за ней кто гнался, Ксенька Лукина. Когда о гля дывалась косички ее с ленточками на концах болтались, хлестали по плечам. Потом она остановилась возле телеграфного столба. Глазенки ее возбужденно блеснули, и Клавдия поняла, что Ксенька смеется. По стояв немного, она юркнула в темный переулок. А к столбу подбежал Мишка Большаков. Он растерянно огляделся кругом, привалился к столбу спиной, отдыхая. Затем оттолкнулся от столба и пошел вдоль улицы, минуя переулок, куда шмыгнула Ксюха. А Ксюха выбежала из темноты, поглядела вслед Мишке. Подняла с дороги смерзшийся комок снега, начала подбрасывать его и ловить, как мячик. Побросав, откину ла в сторону, погладила столб и тихонько, задумчиво пошла назад. Клавдия чуть улыбнулась, вздохнула. И продолжала глядеть на по лосатую дорогу. Люди проходили по ней все реже и реже. Наконец, окна стали гаснуть одно за другим. «Что же делать? Что делать?» — с тоской подумала Клавдия и опустила голову на вытяну тые руки. Когда подняла ее — улица была совершенно темной. Кое-где еще горели, правда, одиночные огоньки, но они не рассеивали уже темноты. «Ну и пусть! Ну и — пусть!! —• чуть не вскрикнула она, вскочила, накинула пальтишко. Торопливо принялась искать на шкапчике у две рей замок. — И пусть... Я пойду, пойду... — думала она лихорадочно. — Надо было давно идти мне, дуре. Ведь подождет-подождет на пороге у крыльца да уйдет... Чего уж теперь ждать Федьку, для кого беречь себя?.. Э-э...» Клавдия думала об этом и сама презирала себя. Но именно потому, что презирала, думала с еще большим ожесточением и упрямством: «И пусть! Пускай говорят обо мне, что хотят... Пускай Стешка лопнет от ревности, от горя... Не видела она еще с ее, с Клашкино, горя-то, не перенесла столько муки. Лишь бы не ушел, лишь бы дождался...» Она выскочила на улицу, побежала к своему дому. Б еж ал а , по за быв застегнуть пальтишко, запинаясь, ничего не видя перед собой. — От, безглазая! — крикнул ей в лицо Митька Курганов, когда она чуть не сбила его. — С чего это... сорвалась, спрашивается? Растрясешь ведь жир-то эдак.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2