Сибирские огни, 1963, № 9
Бургомистр разводил руками. Он не чувствовал себя вправе вмешиваться в происходящее. Встреча молодежи его совершенно не касалась. Он ее не назна чал и не запрещал. Пусть те, кто заварил кашу, сами ее и расхлебывают. Неожиданно возле ратуши оказалась большая группа репортеров. Никто не заметил, как они сюда попали. Увешанные фотоаппаратами и магнитофонами, они шагали через площадь. Полковник фон Дорфлер вышел им навстречу. — Господа,— обратился он к журналистам.— Я выполняю свой долг. Я ста рый солдат и привык подчиняться приказам. Защита конституционных порядков требует решительных мер. Прошу вас придерживаться именно этой точки зрения. Если мои люди вынуждены из-за непредвиденных обстоятельств... Его слова заглушил шум автобуса, выкатившегося на площадь в сопровож дений двух мотоциклистов и дежурной полицейской машины. Полицейские стояли и на ступеньках автобуса. Светло-голубая «Рейнская стрела» остановилась у ра туши. Двери автобуса были закрыты, окна подняты до самого верха. Внутри си дели три или четыре десятка юношей и девушек. Они громко пели. Полицейские орали: «Откройте! Немедленно откройте!» Они угрожали, стучали кулаками в дверь и окна. Песня не умолкала. Толпа на площади напряженно следила — что же будет дальше? Даже ло точники, бойко продававшие фруктовые конфеты, горячие колбаски и эскимо, прекратили торговлю. К автобусу направился полицейский офицер. Он предложил открыть две ри машины и зарегистрироваться, иначе всех, кто находится в автобусе, будут рассматривать как лиц, совершающих преступление против государственной власти. — Даю вам две минуты, господа! Песня затихла. Широкоплечий парень с всклокоченными волосами и горя щими глазами обратился к пассажирам. Что он говорил, понять было нельзя, но лицо его пылало от возбуждения. Он сел, и пение возобновилось. — Черт побери! — старый Хольтерман покачал головой.—Ладно ли будет?.. Офицер срывающимся голосом отдал распоряжение, и к автобусу через пло щадь ринулись полицейские, человек тридцать. Зазвенели стекла, песня зазву чала еще громче... В воздухе замелькали резиновые дубинки. Дубинки против песни! Песня ширилась, гремела, но, не выдержав, сникла. Ее растоптали... Полицейские стояли у передних и задних дверей автобуса, и на каждого вы ходившего обрушивался град ударов. Офицер был тут же. «Мы вас образу мим!» — визжал он. Лицо его было искажено злостью. Толпа, оттесненная к тротуару, глухо гудела. Даже сами полицейские, сдер живавшие напор толпы, чувствовали себя неловко. Вдруг площадь замерла. Из машины вытащили парня с растрепанными во лосами. Голова его была залита кровью, руки безвольно болтались. Теперь можно было дать отдых дубинкам, снять кивера и вытереть пот... Несколько девушек шли. пошатываясь, через заградительный заслон поли цейских. У них были помяты прически, порваны блузки. Примолкшая стена зри телей тотчас сомкнулась за ними. Парней гнали от ворот ратуши. Они бросились на полицейских. Завязалась потасовка. Один из парней снова громко запел. Остальные подхватили, и через мгновение пели все... 13 Он сидел, прижавшись к груде камней, и дрожал. Он все-таки нашел этих проклятых коммунистов! Он полз целых десять миль и все же нашел!. Одни забрались в лес и водят хоровод, а другие тем временем устраивают скандал в Хольдентанне. Уму непостижимо. Но он их знает. Тогда, в Берлине, на фестивале, все выглядело точно так же. Он дважды был в те дни в
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2