Сибирские огни, 1963, № 9

— Blackie! We love you! BlackieL 1 «Черненькая», в растерянности, не знала — смеяться ей или плакать. Броммель яростно дернул створку окна в караульном помещении, с усилием распахнул ее, высунулся по пояс и закричал: — Эдит! Сейчас же ступай сюда! Немедленно!.. Хлоп! Окно снова закрылось. Когда вахмистр обернулся, у барьера стоял Фриц. Он равнодушно смотрел на Броммеля. — Вы хотели видеть меня?.. Броммель застегнул воротник. Он не был груб с Фрицем. Он лишь спросил, как человек, по горло сытый всевозможными сумасбродными выходками: зачем, собственно, понадобилось Бол- лингерам пачкать стены общественных зданий и домов порядочных граждан? Фриц не спешил с ответом, а Броммель не заставлял его говорить. Он пору­ гал парня еще немного — для порядка — и отпустил домой. Потом позвонилма­ ляру Хенкелю, чтобы тот закрасил мазню на стенах. Маляр закрасил не всю надпись — это стоило бы ему немалых денег и тру­ да, а город и без того нуждался в его услугах. Хенкель закрасил каждую букву отдельно, так что даже при небогатой фантазии и через несколько месяцев мож­ но было прочитать то, что покрывал слой мела. Итак, оскорбительная для американцев фраза была ликвидирована, хотя и не исчезла совсем. Броммель выполнил свой долг, маляр Хенкель приписал но­ вый долг к счетам магистрата, а совесть бургомистра Вебера успокоилась. Мсье Лекруа втихомолку ухмылялся. Что думал по этому поводу полковник Гаррис, командир «ада на колесах»,— сказать трудно. 3 Час после обеда в доме учителя Нойдорфера был святое святых. Тридцать лет строжайше соблюдалась традиция: по окончаниитрапезы глава семьи мед­ ленно сворачивал салфетку, аккуратно задвигал стул, целовал супругу — фрау Матильду — в висок (за ее заботы о телесном благе своего кормильца) и с газе­ той под мышкой направлялся в кабинет. Там он вешал пиджак и галстук на спин­ ку стула, стягивал полуботинки и ложился на узкую кушетку. Под далекую и милую его сердцу музыку — фрау Матильда мыла на кухне посуду и гремела та­ релками — учитель погружался в проблемы мировой политики, по крайней мере в том объеме и направлении, как их разрешала «Анцейгер». По воскресеньям, прочитав газеты, он поднимался с кушетки, в одних нос­ ках пересекал комнату, открывал дверцу старинных стоячих часов и подтягивал гири на следующие семь дней. Вот уже две недели этот ежедневный ритуал, это священнодействие не при­ носили ему ничего, кроме огорчений. Едва его взгляд начинал блуждать по ком­ нате — по филейной скатерти на раздвижном столе, по ореховому буфету, на ко­ тором вздыбилась лошадь из майссенского фарфора и пестро одетый турок вот уже тридцать лет удерживал ее на мундштуке, чтобы она не прыгнула в хру­ стальную вазу с желто-золотистыми яблоками,— едва только он оглядывал ком­ нату, ему казалось, будто он снова слышит голос французского капитана, вкрад­ чиво уговаривающего не принимать так близко к сердцу решение о конфискации домов. За полгода — надо надеяться! — будет построена казарма, и тогда — разумеется! — все пятнадцать коттеджей, подлежащих конфискации, будут не­ медленно возвращены их владельцам. Кроме того, он должен по справедливости быть благодарным за то, что господа американцы категорически отказались поль­ зоваться движимым имуществом. А ведь надо же понимать: кому доставит удо­ вольствие поселиться в немеблированных комнатах? О да, он хорошо уловил в 1 Черненькая! Ты нам нравишься! Черненькая!