Сибирские огни, 1963, № 9

слегка в сердце. Потом город, новое место, новые заботы. Так и про­ шло все. Сейчас, вспоминая о своей свадьбе, Иван Васильевич будто любует­ ся ею со стороны. Сидят на санях Иван и Анна, молодые, жаркие. В грудь ей от копыт пристяжного комки снега летят. Ресницы у нее белые, обмерзшие, зубчатым ободком вокруг глаз. На передней тройке тысяц­ кий и шаферы. Там гармонь захлебывается в переборах... А кругом — ■счастье. Ни конца, ни края ему нет. Как в полусне Иван Васильевич слышит, что Щукин рассказывает о пианино, которое никак не хотело протискиваться в дверь. — Мы его и так, и сяк, а она уперлась — и никуда. Потом Пал Пет­ рович — из восьмой квартиры — вышел, тогда уж полегшало, и мы ее затащили... В приданое пойдет, пианина-то... Что-ж, кум, давай еще по •единой... Приятели выпивают, поют песню о Ермаке, потом начинают петь об одинокой рябине. Знают они только два куплета. Спев их, некоторое вре­ мя мычат без слов и замолкают. Свадебный вопрос волнует обоих, к не­ му возвращаются. Иван Васильевич припоминает, что, когда выдавали замуж Маньку Пряхину, Мельникову дочь, приданое везли на трех под­ водах — на первой сундуки, накрест окованные железом, на второй — комод и два самовара, один низкий и пузатый, как сам мельник Пряхин, другой — серебряный, рюмочкой. На третью подводу сложили перину пуховую и подушки. Одних подушек восемь штук. Щукин восторженно поддакивал. Когда же Иван Васильевич вспом­ нил, что на этой свадьбе вся деревня гуляла и одного вина, считай, ведер десять было выпито, он расчувствовался и полез целоваться. Вскоре Щу­ кин ушел, ск а зав на прощанье: — Так ты, кум, подъезжай часикам к десяти. Июньская ночь короткая, чуть з а р я с зарей не сходится. Четвертый час, а солнышко уже поднялось. Серьезное, холодное выползло из-за го­ ризонта и начало хозяйничать. Перво-наперво под стрехи заглянуло. А там воробьев видимо-невидимо. Т а к вот вы, лентяи, где. На дворе день белый, а вам и горя мало! Воробьишки из-под крыши тучками ф-фрр и на дорогу в пыль ку ­ паться. А на лотке скворешни, к ясеню приделанной, скворец с ноги на ногу переступает, беспокоится, видно: семья большая, а работник один. Потом вдруг ка к рассыпет трель и чувствуется сразу: трудно было бы жить ему без песенки... А солнышко уже до Ивана Васильевича добра ­ лось. Вошло через открытое окно и в лицо заглядывает. Т а к ведь и не дало старому отдохнуть как следует. Поворочался он, поворочался, а по­ том не выдержал , открыл глаза. Комната наполнена светом, прохладным воздухом. З а окном разли ­ вается скворец, воркуют голуби, сердито тараторят воробьи. Хорошо-то как! Внезапно мысли переходят на перевозку приданого и удовольствие сменяется тревогой. Как же они вчера о самом главном забыли: что вез­ ти придется. Ни Тимофей не сказал , ни он не спросил. Теперь вот и г а ­ дай. Иван Васильевич пытается представить, что нынче в приданое дают, но кроме шифоньера, постели и патефона ничего на ум не приходит. Д а , как же он запамятовал , — а пианино! Знатная вещица, брезент не з а ­ быть для нее взять. Запр я г ая в подводу на резиновом ходу своего любимца битюга Егорку, Иван Васильевич делится с ним соображениями: — Видать, не управимся за один раз, Егорушка. Торбу овсеца надо прихватить, жевать-то, небось, захочешь?