Сибирские огни, 1963, № 9
П Р И Д А Н О Е Субботний вечер. В гостях у Ивана Васильевича Лебедянского, ко нюха конторы «Заготживсырье», давний дружок Тимофей Щукин. Когда- то, в начале тридцатых годов, они вместе ушли из деревни на заработки, да т ак и прижились в городе. В последнее время они виделись редко — Щукин работал дворником при жилуправлении на другом конце города — и к аж д а я встреча была д л я них событием. Приятели обычно выпивали в честь встречи «по маленькой» и начинали долгий разговор. Иван Васильевич по природе был лириком и почти каждую фразу начинал с «помнишь». Особенно любил он вспоминать о росных летних утрах, когда кажется, что все покрыто дымчатой пыльцой и босые ноги оставляют на траве темнозеленые отпечатки, о весенних, завьюженных цветами садах, о реке Березовке, немощной, илистой, но все ж е неповто римо прекрасной, потому что она —• детство. Щукин предпочитал политику. Поэтому, когда наступала его оче редь, он, поглаживая расчесанную на две стороны бороду, говорил: «Нет, тут ты послушай-ка, о чем газеты пишут». С вопросами, о которые вдре безги ломались дипломатические копья, он справлялся решительно и бес поворотно. Разоруженье? Собрать все пушки, танки и переплавить. Во дородную бомбу?.. Запретить. Иван Васильевич слушал, кивал тяжелой, насаженной на короткую, жилистую шею головой и думал, о чем интересном они забыли еще вспомнить. Но сегодня Щукину не до политики. Следя за неторопливыми дви жениями рук Ивана Васильевича, режущего огурцы, он говорит: — А я с тобой, кум, соглашение о помощи пришел заключить, — Щукин смотрит на Ивана Васильевича неловким, слегка заискивающим взглядом, каким обычно смотрят просящие люди. — Что, деньги, небось, нужны? — Ну вот еще, деньги, — лицо Щукина принимает обиженно-лука вое выражение.— Тут дело общественное. Докторша в сто шестнадцатом у меня живет. Ну, помнишь, прошлой осенью у тебя супонь р а зв я з алась — в аккурат против крыльца ихнего... Дочку з ам уж выдает. Уважитель ная т ак ая деваха, из студенточек. И он тоже, видать, ничего... Так ты, то го... Приданое им надо переправить. Завтра возьмись. А то сказал я им, что дружок у меня в конюхах. Так... ну, давай бог, не последнюю. Иван Васильевич тоже выпивает, крякает и, старательно р а зж е вы вая огурец, думает. Разговор о свадьбе вызывает у него массу разноречивых воспомина ний. Связаны они большей частью с началом зимы, когда по первопутью, дымя снежной пылью, со звоном, раздольным гармонным разливом и песнями бешено мчатся лихие свадебные тройки. Кружится, свистит кнут... — Эй, родные, еще малость наддай! Ну, красавчики!.. Пролетела по третьему снегу и его, Иванова тройка. Давно это было... Считай с октяб ря сорок пятый годок пошел... Только не поладилось у них с Анютой. А виноват... Она? Может и она, а может и война. К а к ушел он в августе че тырнадцатого, так и вернулся осенью двадцатого. Шесть лет... Не д о ж д а лась... Вот и вини. Немалый это срок — шесть лет. Долго тосковал Иван Васильевич по жене, уехавшей с новым мужем куда-то на Дальний Восток. В пустой избе, где крепко держался кислый запах гнили и прелых листьев, косым желобком от угла к углу протянулась его ночная д о р ож ка. Когда отпустила тоска, не заметил. Только удивился однажды: стал думать об Анне, а дум-то и нету. Видно, лишь по привычке кольнуло
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2