Сибирские огни, 1963, № 9

На втором плане пьесы проходят эпи­ зодические фигуры немецких солдат и офицеров, опи яак бы замыкают собой то жесткое подразделение людей по кате­ гориям, которое было типично для окку­ пационного режима во время войны. Разделение людей по национальному признаку —• от беспощадно гонимых ев­ реев до «высшей» арийской расы — со­ ставляло основу основ идеологии и прак­ тики фашистского «порядка». Низверже­ ние этого порядка требовало решитель­ ного сведения счета с национализмом, причем, не только откровенно воинствую­ щим, принявшим зоологическую окраску, но и наиболее тонкими, замаскирован­ ными его формами, в конечном счете не­ зримо связанными с той же идеологаей фашизма. Вот почему в «Метелице» так напряженно звучит национальная тема, самой постановкой своей и своим остри­ ем направленная против национализма. Эта тема естественно возникает в движе­ нии наиболее глубоких мотивов пьесы, она завязыв;ается в обыкновенном буд­ ничном разговоре, чтобы потом отозвать­ ся в потрясающем душу крике безумной равввнши, напрасно взывающей к богу и к справедливости. Основное содержание «Метелицы» со­ ставляет сложный рисунок отношений между пленными, поставленными в же­ стокие нечеловеческие условия существо­ вания. Небольшая группа советских лю­ дей в плену сохраняет основы коллекти­ визма, товарищества, взаимной поддерж­ ки. В этой группе есть люди сильные, выносливые, цепкие к жизни, как, напри­ мер, шахтер Ярош, — самозванный ста­ роста пленных, сознающий, что только крепкая спайка, дисциплина, выдержка способны уберечь людей от отчаяния, и, может быть, вывести их из неволи. Если надо, он готов утвердить свой авторитет силой, понимая, что в плену свои законы, не такие, как в детском саду, и что фор­ мальной демократией здесь не прожи­ вешь. При тех или иных ¡индивидуальных оттенках в поведении и в оценке проис­ ходящего за Ярошем идут Новиков, Ере­ меев, Гречка, Шарафутдинов и другие герои, сохранившие облик советских лю­ дей в самых; немыслимых условиях пле­ на. В каждом из них глубоко заложено чувство долга. Правда, и это чувство осознается разными героями по-своему. Если для комиссара Меркулова чувство долга составляет содержание жизни, ори­ ентир, по которому направляется каждый его шаг — вплоть до смерти, то для Пар- хомова, в прошлом маленького и акку­ ратного советского служащего, выполне­ ние долга есть прежде всего соблюдение некоего формального регламента. Вся языковая фактура этой роли основана на тонкой игре казенно-бюрократическим языком, особенно остро звучащим в об­ стоятельствах, не умещающихся в какой бы то ни было регламент. «Кабинет у меня был не такой, конеч­ но, как у руководства, — вспоминает Пархомов, — по внутренней лестнице, комнатка метров шесть, не больше, и темноватая, — Дудников острил, что мы в этих кабинетах, как чижи в клетках... Но в смысле работы были созданы все условия: шкаф в стене, два телефона, го­ родской и внутренний. Столовая своя, закрытая, в этом же здании, очень удоб­ но... Я что хотел сказать. Я хотел ска­ зать, что ведь мы же вернемся в нор­ мальное существование. Некоторые то­ варищи это недоучитывают. Они недо­ учитывают, что мы должны будем отчи­ таться о нашем пребывании здесь. Каж­ дый должен будет осветить этот отрезок своей биографии, не утаивая никаких подробностей, за весь период». .Пархомова и в плену-то больше всего пугает мысль о необходимости последу­ ющего отчета по начальству за все, с ним случившееся. Он как бы и не живет, а дрожащей от опасения руной выводит свою биографию, создает 'ее таким обра­ зом, чтобы в ней не оказалось ничего предосудительного, ничего, что можно было бы истолковать в нежелательном для него смысле. Иначе говоря, выполне­ ние долга здесь 'Оборачивается во многом формой приспособления к последующим обстоятельствам «нормального существо­ вании», до которых Пархомов ¡так или иначе надеется дожить. Ясно, что нравственная ценность та­ кой верности своему долгу не очень ве­ лика. И показательно, что из всей груп­ пы пленных только у Пархомоза не вы­ держали нервы, когда был задушен и брошен в отхожее место предатель Дахно. Фигура Дахно занимает особое место среди персонажей «Метелицы». Панова безжалостно казнит его не только физи­ чески, но и нравственно, обнажая тем­ ную душу злобствующего,' антисоветски настроенного обывателя, готового пре­ дать и продать. Он .выдает себя в первой же реплике, с которой появляется в пье­ се: «Синагога — это жидовский молит­ венный дом. Жиды тут молились. Вы меня слышите, товарищ Меркулов? Я го­ ворю — жиды тут молились. Х-ха! Не нравится, что я так выражаюсь — жи­ ды? Х-ха! А запретите. Ну?» Во всем поведении Дахно сквозит тор­ жество озлобленного подпольного чело­ века, который вдруг освободился от стес­ нявших его «рамочек» советских усло­ вий жизни и надеется прочно устроиться при фашизме. Образ Дахно написан в резкой разобла­ чительной манере. Как социальная фигу­ ра, он довольно быстро цроясняется до конца. Может быть, даже слишком бы­ стро. Драматургическое построение образа не отражает всей сложности конкретной ситуации, ¡в которой действует этот ха­ рактер. Конфликт между Дахно и кол­ лективом пленных обозначается в первых же сценах. Этот конфликт быстро углуб