Сибирские огни, 1963, № 9

Лошкарева из человека, мечтающего об общем благе, в узкого хозяина». Выход писательнице виделся в мелкобуржуаз­ ной утопии «всеобщей свободной инициа­ тивы», основанной на личном труде. Александра Леонтьевна всю жизнь го­ рячо любила его — своего болтливого умницу, свое «двадцать два несчастья», своего синеглазого красавца — Алексея Аполлоновича. И если что ее коробило в нем, чего она ему не прощала — так это превращения в «узкого хозяина». 13 февраля 1903 года она пишет ему «по поводу... тяжелого и мучительного пери­ ода охлаждения». С непоследовательно­ стью женщины, забывающей, что подоб­ ное бывало и прежде, она упрекает Бост- рома: «Вообще мне казалось, что с пере­ ездом в город ты стал легкомысленен и мелочен, точно мне подменили тебя. Бо­ лее всего, кажется, на меня подействова­ ла твоя мелочная борьба с квартиранта­ ми. Она казалась мне очень некрасивой, она унижала тебя. Более всего я страда­ ла от того, что тот Алеша, которого я любила в Сосновке, вдумчивый, серьез­ ный, ищущий смысла жизни, труда на пользу обществу, вдруг превращается в веселого, фривольного человека, разме­ нивающегося на мелочи и, главное, стара­ ющегося прикрыть эту мелочность ка­ ким-то флагом идейности...». Александра Леонтьевна запамятовала, как неполных шесть лет тому назад за то же самое, но только в отношениях не с квартирантами, а с крестьянами, она «от­ хлестала» своего Лешуру и не в письме, а на глазах многих тысяч читателей. В очерке «Воскресный день сельского хо­ зяина», печатавшемся с продолжениями в «Самарской газете» (17 августа, 24 ав­ густа и 7 сентября 1897 года), она час­ тично осуществила замысел —• показать превращение «человека, мечтающего об общем благе, в узкого хозяина». В поме­ щике Аркадии Васильевиче Булатове до­ вольно прозрачно описана мелочная борь­ ба Бострома с крестьянами. «Сашунчика, как многие скандализированы твоим рас­ сказом «Воск, день сель, хоз.» То-есть главное — за меня. Думают, наверное, что я рву и мечу...» — с наигранной бод­ ростью писал ей тогда Востром (10 сен­ тября 1897 г.). В подшивках старых самарских газет я натолкнулся на интересные для литера­ туроведа материалы. Осенью 1905 года газета «Самарский курьер», издававшая­ ся бывшими земскими либералами, вы­ ступила с серией фельетонов под общим названием «Бостромиада» (№ 382—384, сентябрь—октябрь 1905 г.), в которых обвиняла Бострома в неблаговидных по­ ступках за время его почти двадцатилет­ ней земской службы. За Бострома всту­ пилась «Самарская газета», занимавшая в то время демократические позиции (в ноябре—декабре 1905 года ее использо­ вала местная социал-демократическая организация). Началась полемика. В № 186, 192, 196 и 197 «Самарской газе­ ты» за сентябрь—октябрь 1905 года пуб­ ликуются статьи А. Бострома — его «От­ веты Молоту» (псевдоним фельетониста «Самарского курьера»). В газетах обсуж­ далась по существу вся жизнь Алексея Аполлоновича за предшествующие два­ дцать лет, которая состояла из цепи сплошных неудач и невезений. Половинчатость жизненных позиций Бострома определила многие из его зло­ ключений. Алексей Аполлонович был слишком мягок характером, слишком чес­ тен, чтобы преуспевать на ниве предпри­ нимательства. Он был чересчур искрен­ ним либералом («помещиком-марксис- том», как называл его позже А. Н. Тол­ стой), чтобы добиться успеха даже среди своих же сотоварищей-земцев. И он был слишком непоследователен, чтобы отка­ заться от попыток буржуазного преуспе­ вания. Наоборот, предпринимательская жилка, растравляемая постоянными неу­ дачами, временами азартно пульсировала в нем. Он становился прижимист, скаре­ ден, совершал те самые поступки, кото­ рые встречали резкий отпор у Александ­ ры Леонтьевны и которых он сам позже стыдился. Тогда, махнув рукой, он снова становился самим собой. Добродушным неудачником. Своей характерностью эта жизненная драма, по-видимому, и привлекала Тол- стого-писателя, который прозрачно вывел отчима в ряде произведений 1 9 1 2 - 1921 гг. И если А. А. Востром не сгинул много раньше, столь жалко и плачевно, как это в конце концов с ним и случилось, то только благодаря Александре Леонтьев­ не. Исключительна была нравственная сила этой доброй и мягкой с виду женщи­ ны. В ее письмах-напутствиях сыну выра­ жен целый кодекс убеждений, которому она строго следовала всю жизнь сама. Она была убеждена, что эгоист, живущий для одного себя, — «...это все равно как человек без зрения и слуха... Я, скорее, соглашусь быть страдающим человеком, чем торжествующей свиньей» (А. Л. Тол­ стая — А. Н. Толстому, 4 июля 1900 г.). Ей, дворянке из родовитой семьи, быв­ шей графине, была навсегда отвратитель­ на барская спесь и снобизм аристокра­ тов. В жизни она была труженицей, де­ мократкой, разночинкой. Летом 1901 го­ да она остерегала 18-летнего студента- сына, недавно получившего после смерти отца наследство и титул графа: «...Про­ сто непереносно видеть, когда более сильный измывается над слабым. К со­ жалению, так сложились обстоятельства, что тебе особенно надо беречься этого страшно ненавистного всем порядочным людям положения. Твой титул, твое со­ стояние, карьера, внешность, наконец,— большею частью поставят тебя в положе­ ние более сильного, и потому мне осо­ бенно страшно, что у тебя разовьется неравное отношение к окружающим, а это, кроме того, что некрасиво, не этич­ но, — это может привести к тому, что,