Сибирские огни, 1963, № 9

прос, детская фантазия искала ответа. Вот тут-то в повествование и вплелась сама собой фабула читанного когда-то рождественского рассказа. (Кстати, в «Детстве Никиты» события эти происхо­ дят тоже в дни Рождества). В той самой комнате, где на часах стояла вазочка, писатель вешает два старых фамильных портрета. Над камином — «висел порт­ рет дамы удивительной красоты. Она бы­ ла в черной бархатной амазонке и рукою в перчатке с раструбом держала хлыст. Казалось, она шла и обернулась и глядит на Никиту с лукавой улыбкой длинными глазами... Из-за нее, — он не раз слы­ шал это от матери, — с его прадедом произошли большие беды. Портрет нес­ частного прадеда висел здесь же над книжным шкафом, — тощий востроно­ сый старичок с запавшими глазами... (гл. «Старый дом»). Однако, кроме внешнего сходства при­ ема — одинаково оживающие в восприя­ тии детей портреты, — от фабулы старо­ го рождественского рассказа в «Детстве Никиты» мало что остается. Преображен­ ная талантом Толстого, она получает не­ ожиданно глубокий художественный смысл, развивая главное содержание по­ вести. «Прадед» и «дама в амазонке» за­ ставляют Никиту впервые задуматься над тем, что люди, ставшие теперь толь­ ко портретами, тоже жили, мучились, страдали. И именно поэтому сами порт­ реты в фантазии ребенка оживают и становятся действующими лицами произведения. А для взрослого читателя совпадение вещего сна Никиты с дейст­ вительностью едва уловимо объясняется еще и рождественской обстановкой про­ исходящего... Когда дети крадучись про­ бираются через залитую лунным светом комнату, на них глядит «дама в амазон­ ке, улыбаясь таинственно. — Кто это? — спросила Лиля, при­ двигаясь к Никите. Он ответил шепотом: — Это она» (гл. «Что было в вазочке на стенных часах»). Колечко принадле­ жит ей, для детей в этом нет никакого сомнения.■ Так через это колечко, через старые фамильные портреты, через сваленную на полу пыльную груду книг с золотыми корешками, через всю обстановку этих покинутых нежилых комнат для Никиты раскрывается еще одна неведомая ему раньше сторона мира. Оказывается, мир этот населен вещами, разными история­ ми отживших до Никиты людей, пожа­ луй, даже плотнее, чем набита снами зна­ менитая Никитина подушка... Вот какую метаморфозу претерпел забытый рассказ из старой провинциальной газеты! И последнее. Как вы помните, Никита в повести не только исследователь и пер­ вооткрыватель, своего рода маленький философ. Вдобавок он еще и поэт. Это он преподнес Лиле собственноручное свое сочиненьице — стихи «Про лес». А писал ли сам Алеша Толстой в то время стихи? До сих пор первой из дошедших до нас поэтических попыток Толстого считалось шутливое альбомное стихотво­ рение «К. С. Абрамову», относящееся к лету 1898 года (Ю. А. Крестинский «А.Н. Толстой. Жизнь и творчество». М., 1960, стр. 19). Теперь можно сказать, что Тол­ стой пробовал писать стихи за три года до этого в двенадцатилетнем возрасте. В другой «рабочей» тетради Александ­ ры Леонтьевны, содержащей «Заметки и материалы» с 1894 по 1897 год, есть запись — «Лелины стихи». Под ней ру­ кой Александры Леонтьевны переписана «ода», посвященная 12-летним А. Тол­ стым своему учителю Аркадию Иванови­ чу Словохотову и датированная 3 ноября 1895 года. Это — шутливое стихотворное послание Аркадию Ивановичу, видимо, надолго, если не навсегда, уехавшему с хутора, в то время как сосновский пруд замерз и на нем отличное катание, по по­ воду чего «одописец» и высказывает вся­ ческую скорбь: Увы, наш лед уже не гладит Твоя могучая метла, И полосы на нем не режет Стальной конек... Кончается эта довольно длинная «ода» весьма любопытно: «Нижайше кланяюсь, Твой ученик. Ужасно толстенький И озорник. Член собрания сосновских конькобежцев А. Востром. Написано по вдохновению. Вывшему председателю сосновских конь­ кобежцев Аркадию Словохотову. 1895 г. 3 ноября. Пятница». Эти корявые, озорные строчки, посвя­ щенные 12-летним мальчиком своему плохому репетитору, но зато простецкому и задушевному приятелю семинаристу Аркадию Словохотову, и есть первое до­ шедшее до нас, а судя по тому, как бе­ режно списала его в свою тетрадь Алек­ сандра Леонтьевна, — возможно, и пер­ вое вообще произведение А. Н. Толстого. И вопросу ,,о тухлой солонине“ В середине 1908 года Алексей Толстой переживал свои первые литературные «триумфы». По-видимому, в это время, оглядываясь назад, он признавался отчи­ му в недатированном письме: «Словом, учитывая теперь прошлое, вижу, что ни одно слово ваше не прошло, не заложив во мне следа, не было толчка, который я бы не признал полезным. Всем, что я до­ стиг, я обязан твоему и маминому воспи­ танию» (Куйбышевский архив). Но в какой идейно-нравственнрй обста­ новке рос будущий писатель? С чем вы­ шел он в жизнь? Я бы не стал ставить эти (кажется, неожиданные—после мно­ гого уже сказанного) вопросы, если бы по