Сибирские огни, 1963, № 9

которую ведут владельцы деревеньки в «Детстве Никиты»?.. Не отразились в повести и социальные антагонизмы, которые присутствовали, а иной раз и активно вспыхивали в заху­ далом и разоренном поместье. Об их про­ явлениях мы узнаем даже из детских пи­ сем Алеши Толстого. «Я присматриваю за бабами, чтобы работали», — сообщает матери тринадцатилетний подросток. В другом письме, относящемся к августу того же 1896 года, Алеша с наивной гор­ деливостью юного хозяйчика описывает следующий неприглядный эпизод: «...У нас тут на днях был бунт с бабами, папа их усмирял и которых прогонял, а я сто­ ял, в виде пограничного стража с вилами и обыскивал контрабанду. Бунт был но­ чью, начинался два раза...» (Архив ИМЛИ, инв. № 6315/14). И отношения с деревенскими ребятишками — детьми недовольных баб — не всегда, конечно, были такими равными и приятельскими, как это описано в «Детстве Никиты». Со­ циальная рознь проявлялась и между детьми. В то же лето сосновские маль­ чишки устроили «облаву» на молодого «барчонка». «...В поле я заезжал на стан, там на меня устроили ребятишки облаву, — признается Алеша матери 18 июля 1896 года, — стали в круг с кнутами и махали ими, а Николай, который косил­ кой «пустил кровь верблюду», как мах­ нет шубой, а моя-то лошадь скинула ме­ ня...» Оговорюсь, других таких случаев пря­ мой вражды нам неизвестно. Все они, как мы видели, относятся к одному вре­ мени, к лету 1896 года, когда Востром, не зная удержи, хозяйствовал в С осное - ке по своему усмотрению. Александра Леонтьевна, имевшая на сей счет свои строгие убеждения, вероятно, подобного бы не допустила. Но она чуть ли не весь этот год, с самой зимы, впроголодь сиде­ ла в Киеве, распутывая юридические за­ ковырки в деле о доставшемся ей пустя­ ковом наследстве. Впрочем, даже при всегдашней гуманности и справедливо­ сти Александры Леонтьевны устранить «острые углы» в отношениях с крестья­ нами, конечно, не могла и она. Однако в «Детстве Никиты» вы не найдете и тлеющих угольков классовой неприязни. Вообще ничего тяжелого или мрачного нет в повести — ни убожества дворянской хуторской жизни, ни голода, ни смертей, ни страданий. К этой сторо­ не своих наблюдений А. Толстой неодно­ кратно обращался в других произведе­ ниях, з том числе автобиографических, суровый реализм которых известен. Повесть создавалась в 1919— 1920 гг. Но даже в эмиграции Толстой чувство­ вал кровную близость с русской землей, верил в ее будущее. Уже упоминалось — у писателя и раньше были «эскизы» по событиям и впечатлениям своего детства. Но только в 1919 году, во время работы над очередным детским рассказиком для третьеразрядного журнала, перед ник вдруг «раскрылось окно в далекое прош­ лое» и он ощутил настоятельную по­ требность сесть за большое произведе­ ние. Находясь на чужбине, Толстой вло­ жил в свою повесть все лучшее, поэти­ ческое, что было связано для него с дале­ кой родиной. Так возникло одно из са­ мых светлых, пронизанных солнцем и ощущением счастья произведений рус­ ской литературы. Подлинная жизнь Алеши Толстого в Сосновке известна нам теперь не только во внешних подробностях, но и с его тог­ дашними мысля?/ги, настроениями, со всем отношением к происходившему. Во­ преки всему — общий душевный настрой этого безудержного озорника и фантазе­ ра, энергия которого плескалась через край, был радостным,, бодрым. Мотив счастья, полноты жизни звучит и в зна­ чительном количестве его писем, вроде приведенного выше, где и погода «пре­ лесть», и «поросята сытехоньки бегают по двору», и «телята страсть веселые» и т. д. Этот-то мотив, как игру неведомой флейты, зовущей к творчеству, и «услы­ шал» писатель в 1919 году. Чувство без­ отчетно поднимало из глубин памяти- факты. Мысль отбирала. В этом секрет определенной автобиографической насы­ щенности повести. Но располагая «эпистолярным днев­ ником», архивными материалами, отчет­ ливей видишь теперь не только сам прин­ цип этого «отбора», но и то, насколько- далеко по мере работы отошел А. Тол­ стой даже от этих действительных собы­ тий и переживаний своего детства. Ибо на каждой странице повести происходит такое, чего никогда не было и не могло быть ни в какой действительности. «Детство Никиты» — это мир, кото рый создать могла только фантазия ху дожника. Весь он — снопы солнечного света, зовущего счастья и радости. Тени почти нет. Вспомните-ка: «Никита прос­ нулся от счастья»; «Только в зачарован­ ном царстве бывает так странно и так счастливо на душе». И даже кукушка, чье дело подсчитывать кому-то срок жиз­ ни, кукует здесь о другом: «Живите, лю­ бите, будьте счастливы, ку-ку. А я уж одна проживу ни при чем, ку-ку...» А часто ли в действительности встре­ тите вы такой подбор взрослых? Это лю­ ди с разными характерами, но связанные духовным родством. Все они добры, не­ много забавны, каждый со своей «чудин­ кой». И если дети в повести нередко ве­ дут себя, как взрослые, то взрослые тут — это большие дети. Таковы и фантасти­ ческий неудачник отец Василий Ники­ тич, и тучная Анна Аполосовна Бабки­ на, разговаривающая басом, и дворовые мужики, играющие в «носики», и т. д. В «Детстве Никиты» — произведении в равной мере для взрослых — много ед