Сибирские огни, 1963, № 9

Родители Алеши Толстого часто выез­ жали. Писательница — мать — в Петер­ бург и Москву, отчим — по своим хозяй­ ственным делам — в Самару и т. д. И каждый из таких случаев тотчас обна­ руживал пристрастие мальчика к перу и бумаге. Не было тягостной обязанности писать письма, не было даже надобности делать это чуть ли не каждый вечер, а что-то подталкивало Алешу на их сочи­ нение. Ему словно нравилось складывать день за днем летопись своего деревенско­ го житья-бьгтья. Эта часть куйбышевско­ го архива, в соединении с обнаруженны­ ми ранее письмами будущего писателя,— поистине «эпистолярный дневник» дет­ ских лет А. Толстого, который до сих пор был известен нам лишь в отрывках. Вчитайтесь хотя бы в это взятое на­ удачу письмо из числа найденных недав­ но в Куйбышеве: «...Какой нынче денек был! Ясный, мо­ розный, просто прелесть,— пишет Але­ ша Толстой матери зимой 1895 года.— На верхнем пруду прекрасное катание. Мы уже два дня катаемся. Копчик попра­ вился, Червоник тоже. У Подснежника натерли рану на плече. Иван стал к нему подходить, а он как ему свиснет в губу... Поросята наши сытехоньки бегают по двору. Марья придет к ним с помоями, а они ее я свалят. Телята страсть весе­ лые. Папа им сделал особые корытца. Третьего дня папа читал мужикам «Пес­ ню про купца Калашникова»... Мишка во время чтения заснул. Я его нынче спра­ шивал, зачем он заснул, а он говорит: «Вы только слушали, а я и поспал и послушал...» И дальше в этом письме детское щебе­ тание с «мамуничкой» то и дело переби­ вается скороговоркой мальца, которому — ну, совершенно обо всем! — хочется рассказать сразу: «Мне купили варежки в Утевке — чистые чулки. У нас часовщик починил часы, а они не пошли. Назар не будь прост •— пустил их. Назар наступил но­ гой на иглу, и она, воткнувшись, обло­ милась. Ну вытащили. Папуля... ни разу на меня не посердился серьезно. Вчера у папули болел живот, и я ему читал из Лермонтова. У меня сейчас идет кровь, и я заткнул нос ватой. Целуй тетю Ма­ шу крепко. Целую тебя. Твой мальчик». Читая это письмо двенадцатилётнего подростка — не правда ля — так и вспо­ минаешь сразу живого, охваченного по­ стоянным любопытством ко всему окру­ жающему героя повести «Детство Ники­ ты»? Там тоже описаны чудесные ката­ ния в зимние дни и тоже выведен Ники­ тин сверстник, но уже по-взрослому рас­ судительный пастушонок Мишка Коря- шонок и либеральный, немного смешной барин, который в письме — читает зе­ вающим мужикам «Песню про купца Ка­ лашникова», а в книге — то собирается разводить в своих прудах лягушек, что­ бы вывозить их во Францию и разбога­ теть, то «по случаю,' очень выгодно» по­ купает на ярмарке партию ненужных для хозяйства верблюдов и т. д. В письмах Алеши Толстого представ­ лены и другие люди, а также многие факты, события, которые встречаются потом в «Детстве Никиты». В них неод­ нократно фигурируют учитель Аркадий Иванович, друзья детства Коля и Воло­ дя Девятовы (одноименные персонажи есть в главе «Дети Петра Петровича»). В письмах рассказывается о постройке снежной крепости «Измаил», о драке с сосновскими мальчиками «стенка на стенку», сообщается об Алешиной лоша­ ди Копчике (в повести — «Клопик»). И уж поистине с изумлением обнаружива­ ешь «совпадения» самые мелкие: «салаз­ ки» — скамейку, на которой Алеша ка­ тался с гор, и даже перочинный ножик со многими лезвиями, подаренный отчи­ мом взамен маленького потерянного... Казалось бы — чего уж больше! И все-таки повесть —• это отнюдь не повторение картин действительного дет­ ства писателя. Если бы возможно было хоть на минутку представить себе это поэтическое на грани сказочности произ­ ведение чем-то вроде «беллетризирован- ных воспоминаний» А. Толстого о своем детстве, писатель предстал бы перед нами в поистине странной роли. Обнару­ жилось бы, что многие факты в повести «перепутаны» и «искажены». События, которые, судя по письмам, происходили с самим автором в разные годы и, следо­ вательно, каждый раз были связаны с со­ вершенно определенной возрастной пси­ хологией ребёнка, Толстой подает как случившиеся с десятилетним мальчиком в один год. В результате от многих со­ бытий остаются лишь самые общие очер­ тания, детали и частности. Но даже и тут — уйма «неточностей». Отец много­ детной семьи, волостной писарь Василий Родионович Девятов стал в повести куп­ цом бакалейной лавки Петром Петрови­ чем. Учитель Аркадий Иванович, чело­ век добрый, но малокультурный (Алек­ сандра Леонтьевна вынуждена была, на­ пример, сама заниматься с сыном рус­ ским языком, а в дневнике записывала об А. И. Словохотове: «Кажется, что в голове у него какая-то паутина, обвола­ кивающая его мозг и сквозь которую мысли никак не могут проступить. Что- то есть в мозгу, но что? Он и сам хоро­ шенько не сознает...») — этот недоучив­ шийся семинарист известен теперь чи­ тающему миру как застенчивый от меч­ тательности. слегка рассеянный, но без­ условный интеллигент... Но в «Детстве Никиты» мы сталкива­ емся не только с переосмыслением, или, как принято выражаться, «художествен­ ным претворением», автобиографических фактов. Фактическая основа повести и по своему существу значительно отличается