Сибирские огни, 1963, № 9

В письме к отчиму (26 марта 1892 г.) девятилетний Алеша описывает поездку с матерью на лошадях из Сосновки до со­ седнего сельца Утевка. Мальчик захва­ чен своими наблюдениями — «пашии оголились и маленькие речки тронулись, а в Сосновке снега гигантские и почти непролазные». Он явно ищет краски для передачи своих впечатлений. «Стоят, ма- мутя, у нас такие холода, что вчера весь пруд покрылся льдом и к обеду не рас- стоял. Он очень толстый, индюшку удер­ жит, пожалуй. Утром выпадает мороз; работники молотят в шубах, зипунах; ко­ торые сверх шубы чапан надевают... Мы из Самары заезжали на хутор к Михай­ ловскому (к писателю Н. Г. Гарину-Ми- хайловскому,— Ю. О.) и оттуда привезли поросенка, белого да курносого» (1896 г., октябрь—'ноябрь). У созревших на поле подсолнухов «...шляпки так есть больше тарелки, а самые семена величиной с черных жуков...» (1896 г., 22 июля). И в этом многообразии увиденных мальчиком красок, услышанных звуков, в густоте идущих на него неприметных для других событий и проявлялась уже подлинная незаурядность сочинителя писем, напи­ санных с таким фантастическим прене­ брежением к правилам грамматики и с такой простодушной путаницей в сведе­ ниях из школьных учебников, что иной педант от педагогики, не задумываясь, предсказал бы их маленькому автору самое мрачное будущее. С Сосновкой у Толстого связано пят­ надцать детских и отроческих, лет. Не удивительно, что в бумагах, хранивших­ ся у самарских старожилов, немало ока­ залось именно неизвестных «сосновских» материалов. Обнаружены также и юно­ шеские письма Толстого периода учени­ чества в реальном училище и затем — в Петербургском технологическом инсти­ туте. Все это писано в 1890— 1907 гг., то есть до выхода первой книги. Почти­ тельная музейная любопытность этих но­ вых приобретений очевидна. Но представ­ ляют ли они более серьезный интерес? Оказывается, в определенном отноше­ нии эти ранние материалы поучительны совсем не меньше, чем найденные одно­ временно с ними многие письма Алексея Николаевича того периода, когда он стал уже «третьим Толстым» в русской лите­ ратуре. Отчего — так? ' Говорят, что впечатления детства са­ мые сильные. Но какими бы яркими и живыми ни западали они в душу каждо­ го, и тем более в чуткое от природы пи­ сательское сердце, — такая «густота» накопленных сызмала наблюдений и, в результате, столь интенсивное использо­ вание их в последующем творчестве, как у А. Толстого, — случай в литературе не частый. Недаром исследователи Тол­ стого даже называют значительный на­ чальный отрезок его писательской рабо­ ты «периодом воспоминаний» (хотя, ра­ зумеется, это очень условное название). Наблюдения и детских и юношеских лет, слышанные тогда рассказы матери и родственников были зерном, из которого разрослась существенная часть написан­ ного Толстым до революции. Впечатления детства, кроме того, спо­ собствовали возникновению ряда произ­ ведений автобиографических. «Логутка» («Страницы из жизни») — 1912 г.; «Дет­ ство Никиты» — 1920 г.; «Необыкновен­ ные приключения Никиты Рощина» — 1921 г. и др. Но и после этого не иссяк чудесный источник! Уже в 1938 году, раскрызая молодым писателям один из «секретов» работы над романом «Петр I», Толстой подчеркивал особую роль, которую сыграли «запасенные» в детстве наблюдения. Они помогли ему описать петровскую Русь. «Каким обра­ зом люди далекой эпохи получились у ме­ ня живыми? — говорил Толстой.— Я ду­ маю, если бы я родился в городе, а не в деревне, не знал бы с детства тысячи ве­ щей — эту зимнюю выогу в степях, в за­ брошенных деревнях, святки, избы, гада­ ния, сказки, лучину, овины, которые осо­ бым образом пахнут, я, наверное, не мог бы так описать старую Москву. Картины старой Москвы звучали во мне глубоки­ ми детскими воспоминаниями. И отсюда появлялось ощущение эпохи, ее вещест­ венность». Но и это еще не все. «...Читая и пере­ читывая «Хождение по мукам», мы не можем не заметить, что и здесь те же впечатления детства являются животвор­ ным источником бесконечного количе­ ства художественных ассоциаций, обра­ зов, деталей, пейзажных картин» (М. Чарный «Путь Алексея Толстого». М., 1961, стр. 205). Высоким достижением Толстого был его «алмазный», народный язык. Ранние письма будущего писателя обнажают са­ мые истоки его привязанности к слову, в частности, к народным речениям. Со- сновские письма густо насыщены просто­ речиями и фольклорными выражениями: «Ты, мамуличка, ладь, пожалуйста, свои дела поскорее, а то терпеньюшка нету»; «с французским незнай как и быть»; «у нас все время стоят жары...». Свои ко­ жаные рукавицы Алеша не назовет ина­ че, как «голички». Скучая по матери, он свободно переходит на народное присло­ вье, слегка переиначивая его: «Ох, хо-хо хохонюшки, Скучно жить Афонюшке На родной сторонушке Без родимой матушки...» (А. Н. Т о л с т о й — матери, 29 авг. 1896 г.). Кстати, много лет спустя этот стишок, уже совсем по-иному, скорбно зазвучит под пером писателя. Толстой вспомнит его в 1921 году в Париже и первые три его строки (теперь уже — «на чужой сто­ ронушке») с обозначением: «Народная песня» — поставит эпиграфом к напи