Сибирские огни, 1963, № 9

Юрий о к л я н с к и и Шумное захолустье Г л а в а вторая, к о т о р а я мо г л а бы быть перв ой ОТКУДА БЕРУТСЯ АРХИВЫ? Маленькая лампочка, свешиваясь с потолка, еле освещает скрипучую дере­ вянную лестницу, ведущую на второй этаж... Вот и квартира № 4. Дверь, оби­ тая пыльным дерматином, а рядом ржа­ вая дощечка, с полустершимися словами: «Доктор Гуревич Я. С.». Кто-то долго возится с запорами. Внизу — ряды деревянных домиков, с глубокими щелями задних дворов, мирно смотрят желтыми глазами в сумрак ти­ хой вечерней улочки, обсаженной топо­ лями. Тут, в самом центре большого волжского города, почти в неприкосно­ венности уцелел «островок» прошлого — закуток старой Самары. И за этими дверьми — одна из тайн недавней куйбы­ шевской находки. Нам открыл сам хозяин, Яков Самуи­ лович Гуревич. В коридоре тоже полу­ темно, и мы имеем возможность рассмот­ реть друг друга, только очутившись, на­ конец, в уютных, обставленных по-ста- ринному, комнатах. Гуревичу уже во­ семьдесят лет. Это сгорбленный, но поч­ ти без седины человек, с мохнатыми чер­ ными бровями и тоже черными, живыми глазами. Для своего возраста он энерги­ чен и подвижен. Яков Самуилович выслушивает мою просьбу со стариковской сдержанностью. Но, начав рассказывать, понемногу .оживляется... — Весной... да, весной 1915 года я, тогда военный врач, был переведен в Самарский гарнизон. Встали мы с семьей на квартиру в доме Алексея Аполлоно­ вича Бострома. Это возле польского кос­ тела. Как вы знаете, его супруги Алек­ сандры Леонтьевны тогда уже не было в живых. Умерла она еще в первую рево­ люцию от менингита. Нашему домовла­ дельцу было лет шестьдесят. Жил он вдвоем с приемной дочерью Шурой, ка­ жется, гимназисткой, которая и помогала ему вести холостяцкое хозяйство... Что вам сказать про Алексея Аполлоновича? Хотя мы и квартировали у него всего во­ семь месяцев, но подружились. Общи­ тельного был нрава человек, непоседа, шумливый. Через край, бывало, перепол­ нен всякими политическими новостями, городскими и служебными происшествия­ ми. Но, понимаете ли, за внешней шум­ ливостью был в нем какой-то душевный надлом. Вдруг ни с того,, ни с сего замк­ нется в себе, грустит. Тогда из его ком­ наты часами доносятся мелодии Грига. Мы уже знали — Алексей Аполлонович, играя на пианино, ищет утешения в му­ зыке. — Да!.. Интересный был мужчина... Вот, не угодно ли? — Яков Самуилович, порывшись в ящике комода, достает ку­ сок картона, писанный маслом. На портрете — знакомое лицо. Редею­ щий седоватый зачес назад, высокий лоб, на сухощавых щеках легкий стариков­ ский румянец, под тонкими бровями си­ ние насмешливые глаза, борода на две стороны, усы. Под взглядом появившегося из комода Бострома я все жду, когда же Яков Са­ муилович перейдет к главному. И расска­ жет неизвестную мне часть истории се­ мейного архива А. Н. Толстого, хранив­ шегося у Гуревичей почти сорок лет. Но Яков Самуилович не торопится, очевид­ но, погруженный в воспоминания. В 1915 году стареющий красавец-либе- рал вызывал жалость у военного доктора Гуревича. О^ень уж он был неприспособ­ лен к жизни! Часто конфликтовал с на­ чальством («чуть ли не с самим губерна­ тором»), а дом был уже перезаложен, до